— Виновный, — яростно вскричал ульмен, — не избежит моего правого мщения, как бы высоко он ни стоял среди племени. Говори, махи, не бойся! Клянусь, тот, чье имя ты произнесешь, умрет!

Махи выпрямился. Он медленно поднял руку и посреди всеобщего мучительного ожидания указал на названного предводителя. Громким, но дрожащим голосом он произнес:

— Исполняй свою клятву, ульмен; вот убийца твоего отца! Трантоиль Ланек умертвил его.

И махи закрыл лицо краем своего пончо, словно сильно опечаленный сделанным им открытием. При страшных словах колдуна воцарилось гробовое молчание. Трантоиль Ланека меньше всех можно было подозревать; его все любили и почитали за храбрость, искренность и великодушие. Когда первое удивление прошло, толпа быстро отшатнулась от мнимого убийцы, и он остался лицом к лицу с тем, в чьей смерти его обвиняли. Трантоиль Ланек остался спокоен, — лишь улыбка презрения змеилась на его губах. Он сошел с коня и выжидал. Ульмен медленно подошел к нему и, остановившись за несколько шагов, сказал печально:

— За что ты убил моего отца, Трантоиль Ланек? Он любил тебя, как и я. Разве я тебе не пенни?

— Я не убивал твоего отца, Курумила, — отвечал предводитель искренним тоном, который убедил бы любого сомневающегося человека, но не того, к кому он обращался.

— Махи сказал, — отвечал Курумила.

— Он лжет.

— Нет, махи не может лгать, он вдохновлен Пиллианом. Ты, твоя жена и дети должны умереть — этого требует закон.

Не удостаивая его ответом, предводитель бросил свое оружие и стал подле кровавого кола, вбитого перед хижиной, — хранительницей священного идола. Возле кола образовался круг, были приведены жена и дети предводителя. Тотчас же начались приготовления к казни, так как нельзя было похоронить вождя, — пока не будет умерщвлен его убийца. Махи торжествовал. Единственный человек, осмелившийся восставать против его мошенничеств и обманов, был обречен на— смерть, и махи делался полновластным главою племени. По знаку Курумилы, два индейца подошли к предводителю и, невзирая на вопли и плач его жены и детей, начали привязывать его к колу.

Оба француза присутствовали при этом бесчеловечном зрелище. Луи был возмущен мошенничеством махи и легковерностью индейцев.

— Нет, — сказал он своему другу, — мы не должны позволить совершиться этому убийству! Я не хочу быть свидетелем подобной несправедливости! Пусть я погибну, но попытаюсь спасти несчастного, который так искренно подружился с нами!

— Правда, — раздумчиво сказал Валентин, — Трантоиль Ланек, как они его называют, честный малый, и я полюбил его. Но что ж мы можем сделать?

— О, — вскричал Луи, хватаясь за пистолеты, — мы бросимся на его врагов! Каждый из нас убьет человек пять-шесть.

— Так, а остальные убьют нас, и мы не спасем того, за кого погибнем? Негодное средство! Подумаем, нельзя ли чего сделать?

— Надо спешить, сейчас начнут!

Валентин подумал несколько секунд и вдруг ударил себя по лбу.

— А, — сказал он с плутоватой усмешкой, — догадался! Только хитрость поможет нам. Постой-ка, я примусь за фокусы, вспомню старину; это поможет нам. Но поклянись, что ты не будешь мешать мне.

— Клянусь, если ты спасешь его.

— Я покажу этим дикарям, что я похитрее их! И Валентин въехал в середину круга.

— Постойте минуту! — громко закричал он. Неожиданное появление этого человека, которого

никто не заметил до того, заставило всех оглянуться с удивлением. Луи, положив руку на пистолеты, жадно следил за всеми движениями своего друга, готовый при малейшей опасности броситься ему на помощь.