— И не дальше чем в тридцати шагах! — отозвался Вальдес.

— Может, это сержант Марсьяль решил поохотиться?

— Не думаю.

— Или это тот самый индеец, которому принадлежит хижина!

— Давайте сначала посмотрим, жил ли в ней вообще кто-нибудь, — ответил капитан «Гальинеты».

Жак Эллок и Вальдес вернулись в хижину, из которой выбежали, услышав выстрел. Внутри она выглядела столь же убогой, как и снаружи. Мебели не было вовсе. Посредине, прямо на земляном полу — подстилка из травы, на которой, видимо еще совсем недавно, кто-то лежал: вдоль стены — несколько тыкв; в углу — корзина с остатками маниоки. На одной из жердей перекрытия был подвешен кусок пекари. В другом углу горкой были сложены несколько дюжин похожих на миндаль орехов и горсть поджаренных термитов, употребляемых в пищу бродячими индейцами. От тлевших на плоском камне головешек поднимался густой дым.

— Кто-то был здесь незадолго до нашего прихода, — произнес Вальдес.

— И уйти далеко этот кто-то не мог, — откликнулся Жак. — Он скорее всего и стрелял.

Вальдес покачал головой.

— У местных жителей нет ни пистолетов, ни ружей. Лук, стрелы, сарбаканы — вот и все их оружие.

— Все-таки необходимо узнать... — воскликнул Жак Эллок, вновь охваченный тревогой при мысли, что банда Альфаниса, возможно, находится где-то поблизости.

Если это так, то оставшимся в лагере грозят серьезные опасности. А по дороге к миссии Санта-Хуана они могут подвергнуться нападению кива.

Держа оружие наготове, Жак Эллок и Вальдес вышли из хижины и, невидимые в густой листве деревьев и кустарников, направились в сторону выстрела. Других хижин поблизости не было. Нигде они не увидели ни вспаханной земли, ни грядок с овощами, ни фруктовых деревьев, ни пастбищ. Путники продвигались вперед медленно, настороженно прислушиваясь. Тишину нарушали лишь крики гокко и шипение индеек, неразличимых в листве деревьев, и шорох пробирающихся сквозь чащу диких зверей.

Так они шли минут двадцать, уже начиная было подумывать, не следует ли им вернуться к хижине, а оттуда — прямо в лагерь, как вдруг им послышался негромкий плач — кто-то жалобно всхлипывал совсем рядом. Вальдес сделал Жаку знак пригнуться к земле — пока лучше оставаться незамеченными.

За зарослями бутылочной тыквы открывалась заливаемая потоками солнечного света поляна. Чуть раздвинув ветви кустарника, Вальдес увидел ее полностью и сразу понял, что плач доносился именно оттуда. Жак Эллок тоже смотрел сквозь кусты, держа палец на спусковом крючке карабина.

— Там... смотрите, — тихо произнес Вальдес.

Во всех этих предосторожностях не было никакой необходимости, по крайней мере, в данный момент. Прямо напротив кустарника, скрывавшего Жака и Вальдеса, не было никого, кроме двух индейцев. Один неподвижно лежал на земле под пальмой, словно крепко спал или был мертв. Другой, стоя перед ним на коленях, пытался приподнять ему голову и горько плакал. Никакого зла эти двое причинить путешественникам не могли, напротив, они сами нуждались в помощи.

Вальдес решил, что они принадлежат не к бродячим индейцам, ведущим кочевой либо оседлый образ жизни в верховьях Ориноко, а к племени банива, к которому принадлежал и он сам. Тому, кто неподвижно лежал на земле, не подавая никаких признаков жизни, было на вид около пятидесяти, другому — лет тринадцать-четырнадцать.

Жак Эллок и Вальдес вышли на поляну. От мальчика их теперь отделяло не более десяти шагов. Заметив приближающихся незнакомцев, он тотчас же вскочил. Лицо подростка исказилось от ужаса, и, попытавшись в последний раз приподнять голову оставшегося неподвижным индейца, он бросился бежать, не обращая никакого внимания на дружеские жесты Вальдеса.

Подойдя к лежащему индейцу, путешественники склонились над ним в надежде обнаружить признаки жизни, но с приоткрытых побелевших губ не слетало ни вздоха.