— Он только выполнил свой долг, — ответил Жермен Патерн, — и даже если бы вы не были его соотечественником...

— Хорошо, хорошо, — проворчал сержант Марсьяль, похоже, вовсе не горевший желанием увидеть месье Эллока.

И они его не увидели, по крайней мере утром. Возможно, он сознательно держался на расстоянии: не хотел, чтобы его визит был истолкован как желание выслушать благодарности за спасение юноши. Как бы там ни было, но Жак остался на борту «Мориче». Он сидел задумчивый и молчаливый, и Жермен Патерн, доложивший ему о своем визите к Жану, не смог вытащить из него двух слов. Однако во второй половине дня Жак Эллок и Жан все-таки встретились. Первый, немного смущенный — сержант Марсьяль нервно покусывал ус, глядя на него, — взял протянутую руку Жана, но не решился, как обычно, дружески пожать ее.

Встреча эта произошла в доме господина Мирабаля, к которому у Жака было рекомендательное письмо. А сержант Марсьяль и Жан пришли к этому славному старику в надежде получить хоть какие-нибудь сведения о полковнике де Керморе.

Господин Мирабаль принял рекомендованных ему французов с распростертыми объятиями и выразил полнейшую готовность оказывать им всяческое содействие. Симпатия к путешественникам, говорившим на его родном языке, сквозила в каждом его слове, в каждом жесте. Он с радостью отвечал на все их вопросы. Он видел доктора Крево, когда тот останавливался в Сан-Фернандо... он хорошо помнил господина Шафанжона и был счастлив, что смог оказать ему кое-какие услуги... и он сделает все, что в его силах, для Жака Эллока и для Жермена Патерна... для сержанта Марсьяля и его племянника, которые могут всегда рассчитывать на его помощь...

Жан де Кермор рассказал, что привело его в Венесуэлу, чем еще более расположил к себе господина Мирабаля, а затем спросил, не знает ли он чего-либо о полковнике де Керморе, останавливавшемся четырнадцать лет назад в Сан-Фернандо. Ответ старика огорчил юношу. Господин Мирабаль не помнил, чтобы полковник по имени де Кермор останавливался в Сан-Фернандо. Глубокая печаль омрачила лицо Жана, в глазах его блеснули слезы.

— Господин Мирабаль, — спросил Жан Эллок, — а вы давно живете в Сан-Фернандо?

— Более сорока лет, месье Эллок, — ответил старик, — и я лишь изредка и очень ненадолго покидал Сан-Фернандо. Если бы такой путешественник, как полковник де Кермор, провел здесь несколько дней, я бы обязательно с ним встретился. Наш городок так мал, тут каждый на виду, так что появление иностранца не могло бы пройти незамеченным. Я бы обязательно был информирован о его присутствии в городе.

— Но, быть может, он хотел сохранить инкогнито?

— Тут мне трудно что бы то ни было сказать, — ответил господин Мирабаль. — А у него были для этого основания?

— Видите ли, сударь, — сказал Жан, — мой отец покинул Францию четырнадцать лет назад, и его друзья узнали о его отъезде много времени спустя. Даже мой дядя, сержант Марсьяль, не был посвящен в планы полковника.

— Нет, конечно! — воскликнул старый солдат. — Иначе я сумел бы удержать его.

— А вы, мое дорогое дитя? — спросил господин Мирабаль.

— В то время меня не было в доме отца, — с некоторой заминкой ответил Жан. — Моя мать и я, мы были в колониях. Когда мы возвращались во Францию, она погибла во время кораблекрушения. А меня... меня спасли. И несколько лет спустя я вернулся во Францию. Но моего отца уже не было в Нанте, и мы не знаем, что с ним стало.

В жизни этого юноши явно была какая-то тайна. Жак Эллок давно это чувствовал, но, считая себя не вправе вмешиваться в чужую жизнь, даже и не пытался разгадать ее. Ясно было одно: полковника де Кермора уже не было во Франции, когда его сын туда прибыл, и сержант Марсьяль, не важно, являлся он родственником полковника или нет, действительно ничего не знал о том, куда тот отправился.