В этот ответственный момент Михаил Моисеевич оборачивается ко мне – заметил-таки, что я стою у дверей! – и спрашивает в упор:

– А ты, Федя, что посоветуешь?

Я вроде как человек маленький, тут важное совещание, чуть ли не симпозиум, посторонним не место, но он насел и потребовал ответа. Пришлось высказаться:

– Люди же там, вызволять надобно. Как же иначе!

Капитан даже крякнул, поперхнулся, наверное. Усы подкрутил и сказал:

– Слышали все? Глас народа – глас божий! Значит, решено – садимся. Слушать мою команду: экипажу занять свои места!

…Опускаемся на планету. Трудно пришлось, нас мотало, как сахаринку в гоголе-моголе: куда-то влекло, крутило, едва не опрокинуло, но всё же приземлились. Наш капитан дока, посадил «Великолепную семёрку», как собственный зад на стул. Так мягко, что даже кастрюли на кухне не звякнули. Вот это мастер!

Глядим в иллюминаторы, а местность – странней не бывает: видимость ограниченная, какие-то диковинные радужные туманы вокруг нас, заунывные звуки, солнца почти не видно из-за необычных матовых облаков.

Вновь собрались на совет: хотим рискнуть и послать одного из нас к потерпевшим бедствие. Долго кандидатуру подбирали, рьяно обсуждали. Капитан, ясное дело, отпадает сразу – его дело осуществлять общее руководство, принимать единственно верные решения. Али-заде также – он же его непосредственный помощник и врач вдобавок. Семён штурман, один-разъединственный, должен же кто-то вести корабль, а на неизвестной планете всякое может случиться. По столь же веским причинам не подошли и остальные.

Тут я самовольно встрял в разговор:

– К чему долго толковать, посылайте, как обычно, меня. Ежели что со мной произойдёт, то до Земли обратно как-нибудь доберётесь и без повара. Вон Семён умеет готовить, замена есть.

Каюсь, покривил душой: ну, какой из него повар! Разве что чай вскипятить да яичницу поджарить. Но надоело вечно передником плиту обтирать, ведь лишь в подобных случаях на планеты и выбираюсь!

Они переглянулись и привычно порешили: быть сему! Каждый в команде наперечёт и жизненно необходим, ведь недаром все они смежные профессии осваивали, и только я, вроде, не очень нужен.

Снаряжали меня дотошно, всем экипажем. Наставлений наговорили уйму, на советы никто из них не скупился, давали их вёдрами. Я мало что запомнил, но усердно головой кивал, соглашался во всём, страшно боялся: а вдруг передумают и не пустят.

Затем выехал на персональном вездеходе капитана. Эта машина имела суперброню и соответствующее вооружение.

Поначалу с непривычки жуть брала. Несусь по полному бездорожью на вездеходе и всякие чудеса мерещатся, аж холодный пот прошибает. Ветер с жутким воем задул, смерчи радужные крутятся волчками. Песок безжалостно хлещет по броне обшивки машины. Тучи сгустились в сплошную тёмную завесу. Хоть убей, пути не видно! Не сбиться бы, вся надежда на приборы. По сторонам и не гляжу, слежу за показаниями автоштурмана. Стихи А эС Пушкина «Бесы» вспомнились: помимо воли всплыло в памяти: «Мчатся тучи, вьются тучи; невидимкою луну освещает снег летучий; мутно небо, ночь мутна. Еду-еду в чистом поле; колокольчик дин-дин-дин… Страшно, страшно поневоле средь неведомых равнин!..» Действительно, страшно было до жути средь неведомых равнин чужой планеты.

«Эй, выноси, залётная! – так я мысленно обратился к машине. – Не дай пропасть бедному повару в этой мороке!..»

За бортом визг жалобный и вой раздирал мне душу на части. Но я нашёл контрмеры: закрыл глаза и жму сильнее на педали, прибавляю газу. Мотор ревёт с перетуги, вездеход мчит напропалую. Какая-то тварь (местный бес?), похожая на гигантскую сковородку ринулась на меня, но я угостил её залпом из нейтронной пушки и разнёс в клочья.