Рошшуар ласково улыбалась, глядя на свою любимицу.

– Кто он? – спросила она. – Слуга вашего дома?

– Да, он наш гайдук, был шталмейстером у моего папы и маленькую учил меня на Арапе ездить.

– Он привез нам письма от вашего дяди, – сказала Рошшуар. – В письмах он благодарит достойную аббатису и меня за попечение о вас… Есть письмо и вам… По уставу аббатства я должна была его предварительно прочесть, а потом вручить вам… Но я не могла прочесть: оно, вероятно, писано по-польски. Вот оно.

И Рошшуар подала распечатанное письмо Елене.

Старый гайдук, хлопая глазами, не сводил их со своей красавицы паненки.

– Ты хочешь говорить со мной, добрый Остап? – спросила Елена по-польски.

– О ясная панна! Я не осмеливаюсь и просить вас о такой высокой чести, – взволнованно отвечал старый гайдук.

Елена вопросительно посмотрела на Рошшуар. Та догадалась.

– Вам хотелось бы поговорить со старым слугой? – спросила она.

– О да, мадам! – оживленно отвечала наша героиня.

– Так сведите его к мадемуазель Елене, – сказала Рошшуар бонне своей любимицы, которая была тут же.

– Пойдем ко мне, добрый Остап, – весело заговорила Елена. – Вспомним старину, а то я почти забыла родной язык.

– О нет, ясная панна, слово гонору, вы говорите прекрасно, – обрадовался старый гайдук, следуя за Еленой и ее бонной.

Все удивляло старого жолнера-наездника, когда они пробирались по переходам аббатства. Но вот они и в помещении нашей героини.

– Садитесь, добрый Остап, – торопливо говорила Елена, пробегая письмо дяди. – Рассказывайте о дяде епископе, обо всех, кто меня помнит и кого я помню.

Старый жолнер не решался было сесть, но Елена усадила его на ближайший стул.

– Что в Польше, в Вильне, в Варшаве, на Украине? – забрасывала его вопросами наша героиня.

И Остап мало-помалу разошелся.

– Что Польша! Москали да немцы хотят снять с нее последнюю рубашку, так что я не вытерпел и ушел куда глаза глядят, когда вы с князем-епископом и с вашим братцем уехали из Вильны. Сначала пристал было к запорожцам, с татарами воевал, а потом, чтоб насолить москалям, пристал к их царю, когда он появился на Яике.

– К какому царю, Остап? – спросила Елена.

– К императору Петру Третьему, ясная панна.

– Но ведь в России императрица Екатерина.

– Она-то его и ссадила с престола, ясная панна, а он долго-долго скитался тайно, и потом, когда яицкие казаки восстали против своих начальников из москалей, он их и повел добывать себе свой престол. Пошел и я за ним, ясная панна, и залили-таки мы москалям, как говорят у нас на Украине, залили сала за шкуру.

Елена жадно слушала. Она сама не любила и боялась русских.

– Я пристал к царю раньше других, когда он только открылся яицкому казаку Кожевникову, – продолжал старый гайдук, увлекаясь воспоминаниями. – Там ему, на одном степном хуторе, изготовили знамена, и так около двадцатого сентября тысяча семьсот семьдесят третьего года он с отрядом человек в триста подступил под Яицкий городок.

«Это как раз в тот год, когда я начала писать свои „мемуары”», – подумала Елена. – Ну?

– Тогда из города против нас выслали человек пятьсот казаков и пехоту с пушками. Едва мы сблизились, как царь, передав мне в руки манифест, велел поднять его над головою и прочесть казакам вслух. Но их командир не дозволил читать, хотя казаки и требовали.