Они уже подошли ко входу на площадку, где была Анина квартира; там девушка обернулась и очень холодно и надменно взглянула на Сашу.

Для его чуткого, так нежностью к ней проникнутого чувства, взгляд этот был, что удар - словно бы сердце его, так к ней раскрывшееся, сжала она со всех сил, да этим вот взглядом и плюнула в него.

- Все эти ваши словечки "вы летели", "я полетел" - все это, - и даже извинения у вас просить не стану, - все это - пустой, нудный и я бы даже сказала пошлый поэтический вздор! Да что это вы себе позволяете - бегаете за мной, совершенно выбиваете из хода размышлений своими чувствоизлияниями - да я вас и не знаю вовсе!

У Саши, от этого неприятия чувства его, которому он посвятил всего себя, с которым он целое утро ходил, от исхода этого так долго ожидаемого мгновенья забилась в голове боль.

Лестничный переход заметно потемнел, однако, Саша и не заметил этого. Он еще раз взглянул на Аню, едва сдерживая крик, чуть попятился, не удержался на краю ступени; повалился назад, ударился задом, и расшибся бы гораздо больше, если бы не успел ухватиться за периллу.

Аня посмотрела, как он поднимается и самодовольно усмехнулась:

- Вот, а вы говорите - "крылья выросли" - какие же тут крылья, когда вы так падаете? Нет у вас никаких крыльев - только вранье на языке! Зачем вам понадобилась говорить эти пошлости про полеты? Да вы и не летали никогда!.. А теперь оставьте... Да летите, летите, летите... далеко-далеко от этого места!.. Да, и больше не тратьте часы у моего подъезда! - она повернулась и, направляясь к своей квартире, уже через плечо бросила. - Да вы и не летали никогда.

Громко, раздраженно хлопнула дверь, а перед Сашиными глазами плыли темные круги. Кровь жарко пульсировала, сжимаясь у висков. Отчаянье - он, даже, и не знал, что делать дальше - идти ли домой, по городу ли ходить... Проходили минуты, - боль не унималась: "Что же делать мне теперь? Как же она крылья мне, лишь несколькими своими словами оторвала!"

Только тут он заметил, что на лестничной площадке лежит довольно густая тень, взглянул на стекло и вот, что увидел - там, со стороны улицы, повисло, прильнувши к самому стеклу некое темное облачко.

Саша привстал, подошел ближе, да тут и вскрикнул, отступил, узнавши за призрачными контурами фигуру Вэлры. Он увидел и ее черные очи. И еще он увидел, что она плачет - смотрит на него, и плачет.

Ужаснувшись, Саша отвернулся, побежал вниз по лестнице и, вырвавшись из подъезда, не разу не остановившись добежал до своего подъезда.

* * *

Город в котором жил Саша, разделялся на две части парком. Одна часть - то недавно возведенные небоскребы - то было царствие больших залов, огромных комнат, бетонных стен, стекла, стали - эти черные громады были столь массивны, что за ними и неба не было видно; а деревьев между ними почти не было - те же, что были - стояли жалкими, ссохшимися, угрюмыми и почти безлиственными, так словно они не были рады самому факту своего существования.

Между этой, новой частью города и старой, зеленел парк, в центре которого поднималась белокаменная, старинная усадьба. Своеобразным мостом между этими двумя частями города, являлся то полукилометровое здание, у которого прохаживался, в ожидании Ани, Саша.

Старая же часть города застроена была домами пяти и девятиэтажными - в общем, поставь их рядом с небоскребами и покажутся они карликами. Между старыми домами зеленели дерева, ну а небоскребы - высились в некотором отдалении, над всеми ними черными горами.

В одном из этих то домов, на восьмом этаже и жил Саша.

К его комнате примыкал балкон, сейчас занавешенный бельем, а в обычное время - плотными, темными занавесками. Дело было в том, что соседний, тоже девятиэтажный дом стоял от него довольно близко (метров десять - не более) и, если бы не занавешивать окна то вся твоя жизнь, пусть и случайно подмеченная, будет перед глазами тех соседей.