— Да, папа, конечно. — Она снова потрясла руками. — Только…

— Позже.

Слева от него стоял винный бочонок — пустой, Тца была в этом уверена. Отец проковылял к нему и тяжело опустился на крышку.

— Сперва ты меня послушай.

Девушка ощутила приступ ярости, но быстро подавила его. Гнев не принесет ничего, кроме еще большей боли. А ей сейчас нужно освободиться от оков, и только повиновение поможет. Проглотив обиду, она кивнула:

— Да, отец.

Он снова пристально посмотрел на дочь.

— Тиццана, — наконец произнес мужчина, и она, встревожившись, внимательно взглянула на отца.

Он единственный называл дочь полным именем, да и то очень редко, обычно, когда собирался сказать что-нибудь плохое. Он дал ей имя по названию городка, где она появилась на свет, — Тиццано. Туда отец приехал, чтобы сконструировать придуманный им пресс для выработки оливкового масла. Но, как и все его проекты, этот закончился крахом: люди, которым он задолжал, прогнали изобретателя вместе с семьей, и им пришлось вернуться в Сартен. Девушке всегда казалось, что, произнося ее полное имя, отец думает об очередной неудаче.

— Тиццана, — повторил он. — Сколько тебе лет?

Она нахмурилась.

— Не знаю, отец.

— Дай подумать. — Он поскреб щетину, глядя на дочь. — Ты родилась в год, когда рано ударили заморозки и оливки погибли, из-за чего никому не был нужен мой новый пресс! Ни-ко-му.

Он свирепо глянул на девушку. Гнев отца всегда проявлялся в виде внезапной вспышки. Его нужно было успокоить, отвлечь.

— И в каком году это было, папа?

— В каком? Хм, — проворчал он. — Да я до самой смерти не забуду тот год! Это было в… тысяча пятьсот шестьдесят восьмом. То есть в шестьдесят девятом. Да, в шестьдесят девятом.

— А сейчас?..

— Ты даже не знаешь, какой нынче год, глупая?

Девушка покачала головой. Какое ей дело до этого? Она замечала только смену сезонов.

Мужчина вздохнул.

— Тысяча пятьсот восемьдесят третий. Стало быть, тебе четырнадцать.

Она не знала своего возраста и не придавала ему никакого значения. Но вот для отца даты оказались важны.

— Хорошо, — пробурчал он. — Вполне взрослая.

Мужчина встал и направился к лестнице, не обращая больше на дочь ни малейшего внимания.

— Папа!

Он обернулся, и Тиццана снова подняла скованные руки. Отец не собирался подходить, и девушка поняла, что необходимо как-то задержать его, иначе, если он выпьет, придется провести в подвале весь день.

— Вполне взрослая для чего?

— Чтоб выйти замуж.

— Что? — с трудом выговорила Тиццана.

Вряд ли какое-то другое сообщение отца могло шокировать ее сильнее.

— Замуж? Но ведь мне всего четырнадцать…

— Ну и что? Твоей матери было четырнадцать, когда я женился на ней.

«И едва минуло двадцать, когда похоронил ее», — подумала девушка, но вслух ничего не сказала.

Все, что она помнила о матери: эта сгорбленная под гнетом непосильной работы женщина родила пятерых детей за шесть лет — и потеряла двух из них. Ей когда-то было четырнадцать? Тца не могла представить ту старуху, которую едва помнила, своей ровесницей.

Отец отступил на шаг.

— Ты течешь?

Она отвела взгляд и пробормотала:

— Да.

— Значит, уже вполне взрослая, — хрюкнул отец.

— Но… — выдавила девушка, напрягшись.