* * *

Мы уже подъезжали к Варшаве, когда пришло объемное письмо от Турка. В нем он извещал меня о выполнении всех поручений. Я в это время сидел в обеденной зале постоялого двора и ждал, когда в моей карете сменят лошадей. До Варшавы оставалось проехать совсем немного, день был еще в разгаре, и я решил не терять время, и ночевать уже в королевском замке. Надеюсь, мне не откажут в приюте. Когда замерзший гвардеец протянул мне письмо, я невольно удивился, как они вообще находят адресата в таких условиях? У них компас особый куда-то встроен, что ли. Там ведь реально «На деревню дедушке» посылают, типа, езжай вот по этой дороге, может где-то Петра встретишь, вот ему письмо и передай. Спрашивать я не стал, просто открыл письмо и принялся читать. Составлено оно было — не подкопаешься. Даже, попади это письмо в чужие руки, ничего, кроме описания новостей, в нем не нашли бы. Я же видел гораздо больше.

— Что-то плохое пишут, ваше величество? — Вот взять, например, Олсуфьева, которого я отправил вместе с четой Румянцевых и Чернышевым в Варшаву, чтобы он стал эдаким сдерживающим фактором. Откуда он мог узнать, что я вот-вот уже приеду? Но откуда-то узнал, и приехал встречать. И сейчас сидит и дуется, что я сам письмо распечатал, не дал ему выполнить его непосредственные обязанности.

— Скажем так, ничего хорошего, — я проанализировал ситуацию, похоже, что Брауншвейгское семейство действительно пало жертвой обстоятельств, потому что, когда Турок прибыл в Холмогоры, все было уже кончено. Ну и хорошо, все меньше грехов на душу взял. — Семейство Анны Леопольдовны пало жертвой оспы. В монастыре случилась эпидемия, кто-то из паломников принес с собой черную смерть, и вот. В Шлиссельбургской крепости произошло такое же несчастье. Один из охранников был болен... Нужно немедленно по прибытию устанавливать санитарные коридоры. Что касаемо оспы — пиши сейчас указ, про то, что никто не может осуществлять службу где бы то ни было, ежели привит не будет по методу Флемма. Что касаемо семейства Анны Леопольдовны — похоронить со всеми почестями. Дать статью в газету про то, что удалившаяся в монастырь с семейством внучка Ивана пятого пала жертвой этой жуткой болезни. И Румянцеву передай, чтобы в журнал куда-нибудь заметку воткнул в траурной рамке. В государстве итак траур, так что пускай и их присоединят, пускай и за их души молебны идут, все как полагается. Данию я сам предупрежу, — в Дании некого особо предупреждать, там все идет по коварному плану Луизы, а вот ей написать, как можно скорее, не помешает. Все равно будут пытаться двойников подсунуть, но идиотов, которые в это поверят, все одно меньше найдется, после такой большой огласки.

Олсуфьев кивнул, и принялся записывать выданные ему задания. Надо же. А раньше никогда не писал, все на память свою надеялся. Кордоны давно пора устанавливать. Только Елизавета была против, а спорить с ней по этому вопросу я не стал. Теперь уже поздно. Надо записи Флемма поднять, да учеников его тряхнуть как следует. Не может такого быть, чтобы он ни с кем данную тему не обсуждал. Да и приехал он в Петербург не просто так. Скорее всего, нашел он хину, и малярию научился лечить, да ограждаться от чумы. А раз так, то после Европы, можно начинать Крымом заниматься, и вообще ту область осваивать. Много нужно будет сделать, так много, что голова кругом идет. Но прежде всего необходимо убрать тех, кто сто процентов начнут палки в колеса вставлять всеми возможными способами.

А способов у них много. Чем дальше я думаю, тем сильнее убеждаюсь, что один из самых известных бунтов под предводительством Емельяна Пугачева, не на пустом месте возник.