С одной стороны, могло показаться, что я перегибаю, но мне так не казалось. У меня просто физически не было учителей, наставников, чиновников, сестер милосердия тех же. Зато дворян была большая куча, шестьдесят процентов которых любили заниматься большим ничем. А из тех, кто, вроде бы служил, больше тридцати процентов занимали должности, которые иначе, чем синекура я назвать не мог. Вот нахера мне все эти камер-юнкеры? Что они делают? Сплетни при дворе собирают да заговоры со скуки устраивают? Пускай делом займутся, сразу не до заговоров будет.

Сейчас самое время подобные реформы проводить. Только что накрыли заговор Бестужева. И приговоры будут озвучены после коронации, когда мы вернемся в Петербург. А среди приговоров и смертные казни будут, я не тетка, языки рвать не намерен. Хватит Сибирь этим дерьмом заполнять. Потом греха не оберешься. Всех каторжников ждет пока Америка и Африка, ну а потом видно будет. Там, в конце концов, тоже не помойка, чтобы всю плесень туда ссылать. Так что смертные приговоры будут. И новые потенциальные заговорщики пока поостерегутся пасти раскрывать. К тому же идет война, и совсем недавно сплавил самых смутьянов Преображенцев и Семеновцев в Европу. Вон, пускай в Польше переворот устраивают, если душа просит. Тем более, для Софии. Им как бы не привыкать. Так что сожрут и манифест, и указ. Бухтеть будут, это факт, но в открытую не попрут.

А чтобы иностранные послы по привычке не засунули свои длинные носы в дела чужого государства и не стали настраивать бухтящее дворянства против законной власти, я придумал для них новую забаву в виде уже изданного указа, от которого они уже неделю верещат как монахини в борделе. А в указе этом всего-то русский язык утверждается в Российской империи в качестве государственного, и все официальные бумаги, кроме всего прочего, должны быть оформлены на русском языке. Собственно, на нас это никак не повлияет, все равно все указы по-русски пишем, а засилья французской и немецкой речи при дворе и в салонах еще нет, а с введением этого указа, и не будет. И слава богу. А вот нашим драгоценным иноземцам придется попотеть. Потому что больше прокатит записульки свои подсовывать. Ничего, привыкнут. А то, нашим-то послам никаких поблажек нет, хочешь дела в Австрии, к примеру, вести, будь добр немецкий знай в совершенстве. А эти расслабились на дармовом укропе. Нет, мы не изверги, на первых порах толмачей предоставим, вот только, это то же самое, что собственноручно шпиона в дом привести. Потому что о том, где толмач служит, будет знать только он сам, да Ушаков Андрей Иванович.

Так что они пока воют и обвиняют меня во всех смертных грехах. И это так привычно, что вызывает только смех. Ничего в этом мире не меняется. Ни-че-го. Единственное, что до них никак дойти не может, я не мой дед, и не все те, кто перед иностранцами выстилался, начиная с самого Петра, кончая бабьем на троне. Прости тетя, но и ты тоже замаралась. Закончилось время для посольств, когда они сюда как на курорт приезжали, и творили, что вздумается. Вон, лорд Кармайкл не даст соврать. И пока охота на медведей остается нашей национальной забавой, опальные послы будут в ней участвовать, хотят они этого или не хотят. Ну а медведей у нас на всех хватит, пускай не переживают.

— Ваше величество, выяснили, где шумят, — давешний гвардеец снова заглянул, чтобы передать новости.

— И где же? — поторопил я его, отвернувшись от окна. Мои несколько минут полного покоя прошли, пора включаться в работу.

— На поле, которое гвардейскому гарнизону отдано, чтобы маневры устраивать и стрельбы разные, — выпалил гвардеец. Я невольно нахмурился. Уже почти неделю мы находимся в Ораниенбауме. Сюда захотела поехать Маша перед отправкой в Москву, потому что здесь ей «даже дышалось легче».