Нищий действительно выглядел не лучшим образом. Посветив еще раз факелом ему в лицо, Илькавар увидел, что нос у Саджа сломан, губы разбиты и одна рука странно свисает вдоль тела – очевидно, она была сломана. Король и впрямь «побеседовал» с колдуном.

Между тем черная тень была уже вызвана к жизни и продолжала свою страшную «работу». Крышка свалилась с надгробия, и тень испустила громкий ликующий крик. Каменная крышка разбилась со страшным грохотом, но гром этот потонул в визге и хохоте тени.

Конан одним прыжком переместился туда и выхватил меч. Боевой клич варвара загремел в склепе:

– Кром!

Он нанес первый удар.

Сталь прошла сквозь тень и звякнула о камень гробницы. Но тень уже почуяла вражескую атаку и набросилась на Конана. Но не пара рук, вполне живых и материальных, как вчера, вцепилась в киммерийца. Нет, десятки пар выросли вдруг по краям тени, как бахрома. И все эти руки казались совершенно реальными.

Они царапали киммерийца когтями, рвали на нем одежду и пытались впиться в его плоть. Он отрубал их от тени, к которой они крепились, но меньше их от этого как будто не становилось. В какой-то миг Конану почудилось, будто вместо каждой разрубленной руки вырастает новая пара. Он не стал вдаваться в подробности и выяснять, так ли это на самом деле. На подобные «исследования» не было времени.

Кровь текла по лицу киммерийца. Одна пара рук, особенно настойчивая, норовила выдавить ему глаз, и Конан оторвал их от себя, а затем и от тени и зашвырнул в угол. Он не знал, что случилось с этими руками – погибли ли они, лишенные опоры, или скреблись где-то на полу, слепые, но полные неистребимого желания убивать.

Киммериец вонзил кинжал в середину ладони очередной руки. Послышалось шипение, рука отдернулась, но другая вцепилась королю в волосы, и Конан, не раздумывая, полоснул лезвием по пальцам. Кровь хлынула ему на голову, пальцы посыпались вниз, как разрубленные овощи. Конан брезгливо отскочил в сторону.

Тень облепила его, точно мантия, и отовсюду к киммерийцу тянулись руки-убийцы. Пальцы забили ему нос, растягивали его губы, лезли в рот. Конан лязгнул зубами, откусив сразу два пальца. Он выплюнул их, и они пролетели сквозь тень и упали на пол.

Некоторое время Илькавар искренне полагал, что король отлично справляется с нежитью, обитавшей в гробнице, но затем изменил свое мнение. Прошло уже довольно много времени, а Конан все еще бился с бесплотным врагом. А до рассвета еще долго. Король столько не продержится.

Неожиданная мысль осенила Илькавара. Он не стал медлить. Если король погибнет в склепе Катабаха, то Илькавару останется одно: бежать из Аквилонии, сломя голову и не оборачиваясь. Никакое из объяснений не поможет парию остаться в живых – его казнят как убийцу короля и государственного изменника.

– Боги! – не то подумал, не то произнес вслух Илькавар. – Какие глупости лезут мне в голову. Конан спас мою жизнь… и не важно, признают меня изменником или нет. Король – мой друг.

Он удивился этой мысли – и еще больше тому, что она была истинной.

– Король – мой друг, – повторил он снова, как бы пробуя новые слова на вкус.

Садж захрипел рядом с Илькаваром и тем самым напомнил о себе.

Присутствие колдуна вдруг показалось Илькавару таким отвратительным, что юноша изо всех сил оттолкнул его от себя и швырнул прямо на ужасную тень.

Почуяв новую – и, очевидно, куда более лакомую добычу, – тень оставила Конана и набросилась на Саджа. В мгновение ока десятки рук принялись рвать тело лже-нищего на куски. Клочья мяса отлетали в стороны, повсюду брызгала кровь. Садж закричал высоким, дрожащим голосом. Этот крик был полон невыносимой боли. В нем звенели страх и отчаяние. К счастью, длился он недолго и оборвался так же внезапно, как и зазвучал.