Сунув руку в карман куртки, он извлек толстый лопатник, вынул из него плотную пачку долларов, перетянутую обыкновенной резинкой, и уверенно отсчитал семь с половиной тысяч.

— Владей!

Получив камушек, Георгий Георгиевич вновь, как если бы увидел его впервые, принялся рассматривать гладкие грани. Морщины вокруг глаз углубились от удовольствия, и он, достав из кармана полупустую пачку сигарет, бережно уложил в нее камушек.

— Не беспокойся за него, он попал в надежные руки, здесь ему будет хорошо, — радостно сообщил он. — Чего ты жмешься? Давай выкладывай остальные. Да не дрейфь ты! Все без обмана. Вон, спроси у Егора Васильевича, пусть он тебе скажет, кинул ли я хоть кого-нибудь? — И, не дождавшись ответа, удовлетворенно протянул: — То-то же! Какой резон мне тебя обманывать, если, предположим, через неделю ты мне еще принесешь несколько таких же камушков?

— А будут ли такие? — в свою очередь спросил Никита.

Георгий Георгиевич широко улыбнулся.

— Тоже верно, такая «зеленка» не каждый день встречается. Так ты мне продашь остальные? — голос огранщика звучал все настойчивее. — По пять штук даю за каждый! — объявил он и, заметив на лице Никиты колебания, продолжал настаивать: — Пойми, чудак-человек, где ты еще найдешь такие деньги? А я тебе даю их сразу!

— Эти камни стоят дороже, — неуверенно протянул Никита.

Георгий Георгиевич отрицательно покачал головой.

— Не уверен, что тебе за эти камушки кто-нибудь даст больше. Сколько у тебя таких камней?

— С десяток наберется.

Глаза Георгия Георгиевича вспыхнули алчным огоньком. Он сразу как-то заметно изменился, и эта перемена Зиновьеву почему-то не понравилась.

— Вот видишь, десяток, — сказал он с какой-то задумчивой мечтательностью. — Даже на двоих очень нехилые деньги. Это по двадцать пять штук зеленых! Например, на них можно прибарахлиться, купить солидную тачку. Съездить с девочками куда-нибудь на юг. Да мало ли что еще! — восторженно воскликнул огранщик. — И еще ведь на жизнь останется!

От прежней флегматичности, с которой он встречал их каких-то полчаса назад, не осталось и следа.

— Я подумаю… Мы заедем через неделю. — Никита взглянул на Антона.

Георгий Георгиевич ответил не сразу.

— Хм… Что ж, буду ждать. Как надумаете, свяжитесь с Васильевичем, он мне даст знать, — и, сухо кивнув на прощание, он ушел в соседнюю комнату.

Никита положил мешочек с камнями в сумку.

— Ладно, будь здоров, Васильевич. Мы поедем!

Егор Васильевич проводил гостей до крыльца, своими руками распахнул дверь, провожая. Зиновьев подумал о том, что подобной чести в этом доме он удостоился впервые.

Уже наступила ночь. Она была светлой, канун полнолуния. Мягкий желтоватый свет падал на лицо Васильевича, от чего оно казалось каким-то неестественным, почти восковым.

— Закурим? — неожиданно предложил он.

Никита молча вытащил из кармана пачку сигарет и легким щелчком выбил две штуки. Одну протянул Васильевичу. Вот и еще одна новость. Прежде скупщика не тянуло на душевные разговоры. Их связывали только деловые отношения. Так сказать, основная капиталистическая формула: деньги — товар. Никита предупредительно чиркнул зажигалкой, и Васильевич, глубоко затянувшись, поблагодарил его сдержанным кивком. Некоторое время они курили молча, выжидательно посматривая друг на друга.

— Где «зелень» такую отыскал? — поинтересовался Васильевич, отряхнув пепел.

Спрашивал он вроде равнодушно, но вот интонации всецело выдавали его настроение.