Назавтра тоже ехали целый день, только в обед остановились перекусить. Милюта торопился как мог, не жалел коней, но опять стемнело, и он был вынужден признать, что и сегодня они до Ивлянки не доедут.

– Вот ведь уже Припять! – Раздосадованный боярин показывал плетью куда-то в темноту, но Прямислава не могла разглядеть реку. – Чуть-чуть осталось ехать-то! Ну да делать нечего, придется опять у смердов ночевать.

Снова стучали в низкие двери, будили хозяев, но сегодня Прямислава так устала, что не было сил разглядывать избушки и утварь. Глаза слипались, голова клонилась, она не хотела даже есть, а мечтала только о том, чтобы быстрее оказаться на лежанке.

Она заснула даже раньше, чем Зорчиха сняла с нее обувь. А потом вдруг проснулась – казалось, лишь на миг и задремала. Что-то происходило: кто-то из мужчин метался по тесной избе, налетая в темноте на утварь и товарищей, кто-то бранился, а снаружи тоже слышался шум.

Первой на ум пришла мысль о кикиморе: вылезла-таки в темноте, и Прямислава обмерла от жути. Но потом сообразила: все куда хуже.

– Власко, живо! – распоряжался Милюта.

Отрок распахнул дверь; одной рукой он одергивал рубаху, а другой перехватывал поудобнее меч в ножнах, который среди прочего оружия с вечера был положен у изголовья.

Вместе с ночной свежестью внутрь ворвались голоса и стук копыт. До слуха долетали обрывки выкриков:

– Здесь! Вон кони!

Прямислава приподнялась, убежденная, что им эти новые гости ничего хорошего не принесут.

Чьи-то шаги звучали уже перед дверью; Власко, как был в одной рубахе, выхватил меч и грубо крикнул кому-то:

– Кто такие? Куда лезешь?

– Вот он, туровский! – ответили сразу несколько голосов. – Где княгиня?

При этом слове Прямислава вскочила, схватила платье и стала торопливо натягивать. В темноте она никак не могла разобраться с рукавами, понять, где зад, а где перед, и платье казалось ей слишком тесным – подол, что ли, за плечо зацепился? Она торопилась, сама не зная, то ли хочет пытаться бежать, то ли просто ей стыдно показываться на глаза чужим людям в сорочке. Растрепавшиеся волосы лезли в глаза, и, только одевшись, она уже на ощупь поняла, что схватила не свое платье, а Крестин подрясник. Крестя и Зорчиха тихо охали в темноте, но не смели встать, потому что Милютины отроки носились по избе, налетая друг на друга, торопливо хватали оружие и выбегали за дверь. Висела тьма, но выбивать или раздувать огонь времени не было, и только открытая дверь давала немного света. Со двора по-прежнему доносились крики и даже звон оружия.

– Кто такие? Что за люди? – кричал с порога в темноту Милюта, без сапог, но с мечом в одной руке и щитом в другой. – Кого леший принес?

– Ты, что ли, от Вячеслава? – спрашивал его незнакомец. – Ты Юрьеву княгиню везешь?

– Кто я и куда еду, сам знаю, а всякому черту не докладываюсь! – гневно отвечал Милюта. – Чего надо?

– Мы от князя Юрия берестейского, велено нам княгиню вернуть в Берестье! – слышалось в ответ. – Где она?

– Не твое собачье дело!

– Не говоришь, так мы сами найдем!

– Поищи, если такой скорый!

– Нехорошо, Милюта, жену от мужа увозить! – заговорил кто-то еще, видимо, знакомый с боярином. – Князь Юрий ее своим братьям оставил на сохраненье, вот-вот пришлет за женой, а ее нет! Увезли! Нехорошо! Нехорошо жену от мужа увозить! Отдай княгиню – и разойдемся мирно! Зачем нам биться, как будто мы половцы поганые? Зачем кровь христианскую проливать?

– Хорошо ты говоришь, Мирон, заслушаться можно! – Милюта хмыкнул, не сдвинувшись, однако, ни на волос.