Изменить размер шрифта - +
Некоторое время они постояли у машины, каждый со своей стороны; Аннет знала: Тимми стоит неподвижно и даже не глядит на нее. А потом она услышала его шаги. Тимми выбежал из гаража.

Аннет рассердилась. Он хорошо ее понимает, хотя ему всего шесть лет, и ему известно, чего от него ждут: мать отнесет сейчас в дом покупки, а его обязанность помочь — открыть перед ней двери, раскрыть дверцы кухонных шкафов, кроме того, ему поручено загружать холодильник. Аннет, задумавшись, стояла в гараже — какая-то неприятная мысль промелькнула, только трудно определить — какая? Да, вот что — почему он выбежал из гаража? Такое чувство, будто Тимми ее предал, будто память об этом чужом мальчишке чем-то дорога ему, и он выбежал поскорей, чтобы скрыть это от матери. Ей вспомнились первые дни материнства, как глубоко она презирала себя, мать новорожденного ребенка, — она даже не хотела на него смотреть, муж с ума сходил, он просто превратился в невропата, а ее охватывало отвращение при одной лишь мысли о том, как она будет жить, верней, влачить существование молодой мамаши при грудном ребенке. Так вот во что я превратилась! Кто он мне, этот ребенок? А я? Во что я превратилась? Она влюбилась по уши через месяц после окончания колледжа и поскольку, невзирая на свою привлекательность, боялась, что не выйдет замуж, рискнула всем, отрезала себя от прежней жизни, отказалась от ее привычных атрибутов, с которыми прочно срослась, и ринулась очертя голову за этим напористым, уверенным в себе молодым человеком с таким резким голосом в какую-то новую жизнь, подозревая, что этим поступком она предала все прежнее, перечеркнула его: своих родителей, свою милую маму, и они превратились в людей, которым она пишет письма, посылает поздравительные открытки с туманными обещаниями приехать погостить…

Она вздохнула и принялась за работу. Вынула из машины свертки и бумажные мешки, вынесла их из гаража (было жарко, но не знойно), положила на землю и ловкими сердитыми движениями — на случай, если за ней наблюдает Тимми — притворила дверь и заперла ее на ключ. «Ну вот!» Но как только она повернулась лицом к дому, ее уверенность испарилась. Она смотрела, вглядывалась в дом. Бетонная полоска у стены — здесь, на юге, фундамент не нужен — закрыта кустарником, кусты усеяны розами, такими нежными, уязвимыми, яркими до безумия; большое окно на цветник, из которого, как ей кажется, кто-то постоянно исподтишка за ней наблюдает, даже трава, как по заказу, чуть клонящаяся в сторону дороги, — все это тщательно продуманное великолепие издевалось над ней, издевалось само над собой — где гарантия, что все это не уничтожат? Аннет опять преодолела апатию, снова подступавшую к ней, как дуновение смерти; в больнице, после родов, на нее накатывал такой же мрак. Она оставила свертки у стены гаража (хотя мороженое в непромокаемой обертке, наверно, уже тает) и, неуверенно шагая на высоких каблуках, быстро пошла к воротам. Заслонила рукой от солнца глаза: нет, на дороге ничего не видно. Это была красная глинистая дорога, проселочная дорога, которую никогда не заасфальтируют, и первое время они с мужем, вероятно из чувства противоречия, гордились ею. Но какая же она извилистая, Аннет этого до сих пор не замечала, а густые заросли деревьев закрывают ее, прячут повороты, так что больше чем на четверть мили ничего не видно. Какой плоский ландшафт — только сейчас она обратила на это внимание.

Аннет заторопилась. У ворот ее бесцеремонно настигло солнце. Ворота не затворялись (несколько ржавых расшатанных шпеньков цеплялись за траву), и она сразу же вспотела, пот жег ей спину, щекотал под мышками. Белое платье, вероятно, промокло, наморщилось, липнет к ногам, Аннет сдвинула ворота с того места, где они были закреплены, и стала их закрывать; они наклонились под каким-то диковинным углом и царапали гравий; потом она обнаружила, что их нельзя запереть, ей нужен замок, висячий замок, в гараже где-то есть такой, и она тут же, удивляясь собственной энергии, побежала назад к гаражу.

Быстрый переход