Мариэтта решила, что он именно тот тип мужчины, с которым женщина должна быть настороже. Ее взгляд продолжал блуждать по публике. Вот какая-то женщина сняла маску, и Мариэтта пыталась угадать, кто она. Красавица сидела, поигрывая выточенной из слоновой кости ручкой маски. Кольца с огромными рубинами на ее пальцах и роскошнейшее платье на первый взгляд заставляли предположить, что ее происхождение терялось где-то в заоблачных высотах, впрочем, не исключалось и то, что она — всего лишь содержанка какого-нибудь крупного аристократа. Через несколько кресел от нее дородный, апоплексического вида мужчина уже начинал клевать носом. Понятно, его приходу сюда предшествовал чересчур плотный ужин и обильные возлияния. Но все же как от такой чудесной музыки может клонить ко сну?

Время от времени в глубине зала массивные резные двери открывались, впуская очередного припозднившегося на концерт гостя. Во время концерта одетый в золотую ливрею лакей, не объявлял имена прибывших во всеуслышание, а лишь сопровождал их к какому-нибудь оставшемуся незанятым креслу. Последняя пара привлекла внимание Мариэтты. Очень изящная, небольшого роста дама, в полумаске, расшитой розовым жемчугом, и кринолине в тон жемчугу двигалась и жестикулировала с такой грациозностью, что напоминала миниатюрную фарфоровую статуэтку. Сопровождавший ее высокий — выше шести футов — и широкоплечий кавалер, одетый в светло-серый шелк, держался очень прямо. При его виде Мариэтта словно оцепенела — она увидела позолоченную маску, показавшуюся ей до боли знакомой.

Разум говорил, что вряд ли это та, которую она видела в мастерской матери много лет назад. С тех пор как она оказалась в Венеции, ей не раз приходилось видеть похожие, но в этой было нечто такое, что задевало какую-то струну в ее душе. Скрытый под маской человек чрезвычайно предупредительно обращался со своей дамой, лакей вел их к двум свободным креслам, стоявшим чуть поодаль слева, но втором ряду. Хоть этот человек и находился довольно далеко, в его виде было что-то такое, что не позволяло Мариэтте отвести от него взор. Она чувствовала пробуждение каких-то неясных воспоминаний, но каких именно, она не могла понять. Блондин это или брюнет — угадать невозможно, потому что его голову закрывал напудренный парик с локонами над ушами, перевязанный на затылке черным бантом, впрочем как почти у каждого из присутствовавших мужчин. Очаровательная женственность его спутницы необычайно подчеркивала его мужественный вид, и оба составляли прекрасную пару.

Оркестр заиграл аллегро — «Лето», и Мариэтту отвлекло от созерцания вновь прибывшей пары нечто очень странное — публика перестала слушать музыку. Появление мужчины в позолоченной маске и его дамы произвело эффект камня, внезапно брошенного в тихий пруд. Все сидящие беспокойно ерзали в креслах, вертели головами и что-то бормотали друг другу. Певшая сопрано Фаустина, стоявшая рядом с Мариэттой, возбужденно шептала ей, по-прежнему глядя перед собой.

— Торризи в том же зале, что и Челано! Вот это да! Ужас! Что сейчас будет?

Не прошло и полминуты, как реакция зала добралась до первого ряда, когда подошла пара, вызвавшая здесь такой переполох. Но усесться они не успели. Громкий ропот с другого конца ряда прозвучал как предупреждение. Со стуком опрокинулось отброшенное кресло, и тот самый молодой человек, которого Мариэтта посчитала обольстителем, вскочил и сделал несколько шагов по направлению к ним. Его рука потянулась к золоченой рукояти шпаги, весь вид недвусмысленно говорил о том, что его намерения весьма серьезны. Мариэтту, наблюдавшую разыгрывавшуюся перед ней сцену с широко раскрытыми от удивления глазами, внезапно осенило, что ей уже приходилось однажды слышать о кровавой вендетте, это было на барже Изеппо, когда они направлялись в Венецию. Сцена напомнила ей немое представление под аккомпанемент оркестра Оспедале делла Пиета. Женщина испуганно прижалась к своему спутнику в золотой маске, он замер лишь на мгновение, потом невозмутимо проводил ее к креслу, ни на секунду не спуская глаз со своего врага.