Судя по моей биографии, я не подходил ни под одну из категорий тех элементов, от которых следовало избавляться РКП (б). Не был представителем  кулацко-собственнических и мещанских элементов и выходцем из буржуазной интеллигенции. В каких-то иных партиях, кроме коммунистической, не состоял. В душе, разумеется, был немножечко анархистом, но кто о том знает, кроме меня?

Когда с деталями моей неповторимой (но обычной для нынешнего времени) биографии было покончено, лысый спросил:

— Насколько хорошо вы знакомы с теорией марксизма?

— В пределах той литературы, что прочитал, — осторожно ответил я. — Если коротко — то марксизм — это учение, сочетающее в себе философию, экономику и политику. К сожалению, сам не владею немецким языком, поэтому читал только на русском. Возможно, из-за перевода мог пропустить какие-то детали. Но если вы мне зададите какие-нибудь наводящие вопросы — то я отвечу. Могу рассказать о трех источниках марксизма, о производительных силах и производственных отношениях, об общественно-экономических формациях.

Кажется, моими теоретическими знаниями «проверяльщики» удовлетворены и вопросов, касающихся отличия марксизма от ленинизма, теории диктатуры пролетариата и построения социализма в отдельно взятой стране, задавать не стали. Кажется, у меня есть шанс сохранить при себе свой партийный билет. Или не все?

Оказывается, не все. Товарищ с усами задал новый вопрос:

— Товарищ Аксенов, некоторые из ваших товарищей говорят, что вы не очень скромны в быту?

— А можно пояснить? — удивился я. Вроде, пиршества в кабаках не закатываю, с пьяными проститутками на извозчике по Тверской не катаюсь и постовых милиционеров не матерю.  Да, и золотыми червонцами в голубей не бросаюсь.

— Вы носите очень дорогой костюм в то время, как ваши товарищи по работе носят старые гимнастерки и рваные штаны, — пояснил усатый с укоризной во взоре.

Вообще, сам-то он был одет в добротную гимнастерку. Ноги прикрыты столом и штаны члена комиссии не видны. Может, дырявые? Но коли дырявые, кто мешает заплатки наложить?

— Вот здесь я согласен, — не стал я спорить. — Костюм у меня заграничный, в Москве почти недоступный. Но дело-то в том, что я ношу его во Франции, а там такая одежда — самое обычное дело. Кстати, не такая уж дорогая по их меркам. (Опять соврал, потому что костюм шил у портного, что обшивал графа Комаровского. Кстати, парижский портной, как и тот, что в Архангельске, тоже был евреем. А парижский драл больше, чем соотечественник.) Но кроме этого костюма, здесь, в Москве, у меня имеется лишь военная форма, а носить ее все время не очень удобно. Можно, разумеется, купить на Сухаревском рынке какую-нибудь рабочую блузу и шаровары, переодеваться, но лучше, если я во Франции стану стремиться к тому, чтобы в Советской России люди могли носить костюмы не хуже, чем в Европе, нежели здесь стану рядиться в рубище. Не согласны?

Члены комиссии со мной спорить не стали. Зато задали новый вопрос.

— Скажите, какие отношения вас связывают с Натальей Андреевной Комаровской?

А это еще зачем? Может, выясняют мой моральный облик? Впрочем, тайны тут нет.

— Наталья Андреевна — моя жена, — ответил я, ожидая, что сейчас опять зададут нелепый вопрос — мол, а в браке вы официально состоите? Но вопрос оказался иным.

— А вас не смущает, что товарищ Комаровская старше вас на десять лет? — поинтересовался бородатый.

— Простите, товарищ, не знаю вашего имени-отчества и всего прочего.