Каждая планета имела свои легенды о конце света. Истоки суеверий уходили в глубокое прошлое колыбели человечества. Одни гласили об убийственных солнечных взрывах, другие — о вечных зимах и переносе живых на небеса, что очистило бы миры. Однако неванский миф гласил, что все будет уничтожено в огне и сере. Предсказания давным-давно составили первые, ныне покойные, колонисты, и в них говорилось, что наступит ужасный день, когда магматическое ядро планеты взбунтуется и уничтожит материки расплавленными породами.

Разум Торриса Вауна сконцентрировался на этих представлениях о катастрофе, пока его возросшая ярость закипала. Тесные границы трона-машины окутали тело, покрыв кожу и вливая невидимые силы в мозг. В то же время резонирующее устройство наполняло его невероятной мощью, заряжая плоть запасами такого психического потенциала, который лежал далеко за гранью его воображения.

Его разум тонул в водовороте кричащего моря необузданных эмоций, вращающиеся кольца медленно формировали канал для разрушающей душу энергии варпа. Сознание Вауна покидало его, плоть и кости становились все менее материальными по мере того, как машина поглощала его. Через мгновение он станет тенью, призраком человека, которым был. Внезапно со всей ошеломляющей ясностью он осознал, что с ним случится и что задумывал Ла-Хайн. Если обобщить, по принципу действия древнее устройство не отличалось от любого другого механизма. Чтобы дойти до оптимальной работоспособности, требовалась искра, дающая возгорание, — немного сильных человеческих эмоций, благодаря которым машина заработала бы на полную мощность.

«Ты — искра». Слова лорда-пастыря эхом прозвучали в охваченном пламенем сознании Вауна. Он даже не мог представить, что окружающая его энергия была всего лишь миллионной частицей того, что содержала в себе машина. Он тщетно пытался собрать мысли воедино, но его здравомыслие попросту ускользало и растворялось. Псайкер тонул в солнечном сиянии, медленно погибая в поглощающем его губительном свете. Страх и ужас его плачевного положения выгорели, оставив в Вауне только неистовую злобу к Ла-Хайну, себе, боевым сестрам и ненавистному родному миру. Кровавая ненависть нахлынула на него, подобно черной волне, когда он осознал жестокую правду — им пользовались, на нем, как на инструменте, играло это старое чудовище, и он продолжал служить безумным идеям диакона, даже когда полагал, что его жизнь принадлежит лишь ему. Сейчас он умрет за своего наставника, исчезнет и превратится в чистейшую психическую энергию, позволив Ла-Хайну забрать себе всю мощь механизма.

Ваун позволил себе последний миг скорби: с того дня, как ему стало известно о существовании пси-машины, он строил грандиозные планы. Пират-псайкер хотел подчинить ее своим целям, стать непобедимым для Инквизиции и любого другого врага, что посмеет встать на его пути. Его не заботили войны ненаглядного Империума Ла-Хайна и безумных порождений Богов Хаоса — он хотел возвыситься сам, обрести способность разорять все миры, на которые падет его недовольство. Теперь все это обратилось в прах, а через мгновение прахом станет и он сам.

Ваун вспомнил мальчишку Игниса, которого уже не было в живых, и то, как его лицо озарялось злорадным весельем при мысли о гибели планеты.

«Я устрою это для тебя, парень, — сказал он призрачному воспоминанию. — Мы еще отомстим».

Стоящий за пультом управления Ла-Хайн в ярости кричал что-то несвязное. Треклятый пастырь видел, что Ваун сопротивляется растворению в сверкающих лимбах сокровенной машины. Псайкер собрал силы и выдавил смех из своего омертвевшего горла, сконцентрировав последние ментальные крупицы еще не погасшей жестокой сущности. Вращающие кольца начали с громким скрежетом тереться друг о друга, высекая искры: механизм не был рассчитан на то, чтобы удерживать неповинующуюся жертву.

Ваун позволил воспоминаниям о гибельных мифах заполнить себя и одним последним усилием воли погрузил свой яростный дух в громадное магматическое ядро, где и дал ему волю.