— Он меня не знает, — сказала она звучным голосом. — Мне придётся ему напомнить о том времени, когда мы играли в ганноверском саду, где старшая сестричка изображала коняшку и получала от Виллибальда шенкеля — ты ещё помнишь?

Мой отец отшатнулся, как будто из бархатного пальто прекрасной дамы вылезли когти какого-то чудовища. Ледяным взглядом он смерил её с головы до ног — я никогда не думала, что этот вечно неуверенный, суетливый человек может выразить такую жёсткость и холодность.

— Я не могу поверить, что Кристина Вольф, которая и в самом деле жила когда-то в доме моего отца, господина фон Зассена, действительно ступила на мой порог, — сказал он строго.

— Виллибальд…

— Я очень прошу, — перебил он её и поднял руку, — у нас нет ничего общего!.. Была бы это та заблудшая, которая из-за непреодолимой склонности к искусству покинула материнский дом, я бы тотчас же принял её — но с воровкой я дела иметь не собираюсь.

— О Боже! — она сложила руки на груди и с мукой обратила лицо к небу — я не понимала, как он может противиться этому облику мадонны, хотя слово «воровка» ударило меня как электрический разряд. — Виллибальд, это бессердечно! Не суди так строго тот единственный грех молодости! — умоляла она. — Разве я могла вступить без денег на так горячо желаемую мною жизненную стезю? Мать не дала мне ни пфеннига, ты же знаешь, а я ведь требовала у неё такую маленькую, такую незначительную сумму…

— Всего двенадцать тысяч талеров, которые ты утащила из накрепко запертого секретера…

— Разве у меня не было прав на это, Виллибальд? Скажи сам.

— И на бриллианты нашей тогдашней гостьи, баронессы Ханке, которые в ту же ночь бесследно исчезли и которые моя мать должна была возместить с большими жертвами, чтобы уберечь наш дом от позора огласки?

— Ложь, ложь! — вскричала она.

— Уйди, Лорхен — это не для тебя, — сказал мне отец и повёл меня к двери.

— Нет, не уходи, моё милое дитя! Будь милосердна и помоги мне убедить его, что я невиновна!.. Да, ты — Леонора!.. О эти чудные, восхитительные глаза! — Она притянула меня к себе и поцеловала в веки — мягкий бархат её пальто коснулся моей кожи, а фиалковый аромат её духов был просто одурманивающим.

Твёрдой рукой отец вырвал меня из её объятий.

— Нечего оболванивать моё невинное дитя! — резко вскричал он и вывел меня из комнаты.

Я сошла по лестнице и, оглушённая, опустилась на нижнюю ступеньку… Значит, это была моя тётя Кристина, «позор семьи», как назвала её Илзе, и «звезда», как она сама себя называла!.. Она была звездой, эта пленительно прекрасная дама!.. Всё, что я до сих пор видела привлекательного в женщинах, поблекло перед её красками и её молодостью!.. Как густо лежали чёрные локоны на белом горностае! Как сиял этот прекрасный лоб, с которого голубыми змейками сбегали к вискам кровяные жилки! Ах, и её изумительный голос, он вернулся, лечение помогло!.. Тонкие руки, которые так мягко и нежно обняли меня и прижали к груди — разве они могли украсть?… Нет, нет, негодование моей тёти полностью опровергало это обвинение — ведь я видела, как в её глазах блестят слёзы!

С колотящимся сердцем я вслушивалась в разговор в библиотеке и не могла разобрать ни слова — но он длился недолго. Дверь открылась, и я услышала, как тётя сказала «Пусть Бог простит тебя!», затем по лестнице зацокали башмачки… Её шаги становились всё медленнее — и внезапно она закрыла рукой глаза и прислонилась к стене. Я взбежала по ступеням и взяла её за руку.