– Как те, другие?

Несколько уместных в данной ситуации ответов готовы были сорваться с языка Саймона, но он сдержал себя.

– Что я могу ответить на это? – медленно спросил он. – Я не знаю, что они чувствуют. Вы сказали: им нужно ваше приданое, но это вполне могла быть и шутка. Я определенно не знаю, а вы знаете. Я буду счастлив породниться с вашим отцом потому, что искренне люблю его, а не потому, что надеюсь что то выиграть.

Дверь женских покоев открылась, и по полу скользнула желтая полоска света от горящих светильников. Она не коснулась Саймона и Рианнон в том месте, где они стояли, но девушка все же взяла Саймона за руку и повела к саду, расположенному с задней стороны дома. Ей было стыдно за свою резкость, поскольку она понимала, что это результат злости на саму себя и что Саймон не сделал ничего, чтобы заслужить подобный выговор. Она знала: настало время облегчить душу, пока стыд не взрастил еще большую злость, которая породит еще больший стыд, и так все время по кругу, до тех пор, пока не вырастут слишком высокие стены ненависти к самой себе, в которых будет трудно проломить брешь.

Саймон был настолько поражен неожиданным поступком Рианнон, что на мгновение потерял дар речи. Увидев, куда она его вела, он сохранил молчание, боясь зайти слишком далеко или сказать недостаточно и тем самым вызвать новую волну раздражения. Это был разумный поступок, дающий Рианнон время отойти от тактики обороны. Когда они подошли к скамье, стоящей в окружении клумб с травами и цветами, она остановилась и посмотрела на него. Было очень темно, луна еще не взошла, но, может, это было к лучшему. Рианнон предпочитала делать признание, не только не видя выражение лица Саймона, но и не позволяя ему увидеть ее лицо.

– Саймон, – быстро сказала она, – мой вопрос: приехала ли я сюда в поисках вас – содержал в себе ложь, потому что он подразумевал ответ «нет».

– Но… о, сударыня, вы послали мне сообщение и недоумевали, почему я не приехал? Клянусь, я не получал его. Видите ли, я уехал из Лондона совершенно неожиданно и находился с графом Пемброкским, переезжая из одного замка в другой, потому что…

– Нет, я не посылала никакого сообщения, равно как не рассчитывала застать вас здесь. Я приехала посмотреть, не удовлетворит ли меня какой нибудь другой мужчина…

– Что?!!

– Вы слышали, что я сказала, – резко произнесла Рианнон. – Я приехала посмотреть, как телка, не сможет ли какой нибудь бык обслужить меня.

К величайшему счастью, мать Саймона переходила на грубый и откровенный язык, если это отвечало ее цели, к тому же Ллевелин уже предупредил его, что Рианнон находила всех молодых самцов при дворе ни на что не пригодными. Сплав опыта и личных познаний спас его и не дал потерять самообладание. Едва прошло потрясение от произнесенных Рианнон о самой себе слов, Саймон был тронут ее отчаянной честностью и озабочен.

– Существуют более изысканные способы сказать, что вы теперь готовы обсуждать проблему замужества, сударыня, – серьезно произнес он, твердо решив не допустить новой ошибки.

– Но я не готова обсуждать проблему замужества, – Рианнон говорила резко. – И не существует изысканного способа сказать, что я желаю вас.

Саймон был поражен. Ему навязывали себя многие женщины и разными способами, но никогда так, как сейчас. Он беспомощно уставился в пространство, но было слишком темно, чтобы разглядеть что нибудь, кроме слабого блеска ярких глаз Рианнон. Не было возможности рассмотреть выражение ее лица.

– Рианнон, – пробормотал он, – сударыня…

– Теперь вы имеете право называть меня Рианнон, нет необходимости добавлять «сударыня». Мы покончили с почтительными обращениями.

Она протянула руку, и Саймона ослепил блеск ее зубов, когда она улыбнулась ему.