– …Хрен тебе, а не банкет, – пробормотал он уже на выходе, услышав новый рев зрительного зала.

– Хрен тебе, а не банкет, – сказал охраннику у служебного входа.

Охранник, естественно, обиделся.

* * *

Он сам себе устроил мини банкет. В круглосуточном магазинчике, что в устье Петровского бульвара, на последние взял две жестянки джин тоника, одну вмиг опорожнил, а вторую – про запас – сунул в карман суконной куртки. И – на прогулку по ночной Москве.

Капал на удивление теплый майский дождь, от которого не было желания прятаться. Под дождем он поднялся к Петровке. Каретным Рядом к Садовому, через Садовое к Тверским Ямским.

…Темные и большие дома с редкими освещенными окнами, в которые так интересно заглядывать и рассматривать люстры. Люстры были разные, чаще всего нынешние имитации под старину, но попадались и истинно старинные – в дореволюционных доходных домах.

Запрокидывал голову, чтобы полюбоваться истинно старинными, и теплые дождевые капли осторожно падали на его лицо.

Миновав огромный новостроенный комплекс «офисы кондоминиум», Дима вырулил к пятачку меж продырявленным в земле входом в метро и церковью. Здесь, у реечно пластиковых палаток и магазинчиков, еще колбасился редкий народец. Какая никакая, а компания. Он опростал – за компанию – вторую жестянку и спустился в метро. В метро было еще совсем не поздно.

Прошагав светлый зал, Дима эскалатором вознесся и вышел на волю – под непрекращающийся веселый дождь. Магазин был в полусотне метров, за углом.

– К нам приехал, к нам приехал Дмитрий Дмитрич дорогой! – фальшиво, но громко спела продавщица и изобразила плечами цыганскую дрожь.

А продавец метнул от прилавка к дверям банку с пивом, которую пришлось ловить.

Дима с отвращением рассмотрел этикетку отечественной «Баварии» и швырнул банку обратно. Продавец с трудом поймал ее.

– Чего нибудь полегче, – потребовал Дима и невинно добавил: – В долг.

– Как премьера, Димон? – осторожно поинтересовалась продавщица.

– Дай съездить в Бухару, Наталья.

Дима уже отвинчивал головку «Смирновской», которую без слов вручил ему продавец. Но Наталья не могла терпеть, повторила:

– Как премьера?

– Козлы! – сказал Дима и отхлебнул из горла. Наташа дождалась момента, когда он перестал нюхать пахучий суконный рукав, и вежливо задала вопрос:

– Кто, Дима?

– Все. Сраный новатор – автор под аристократической фамилией Растопчин, Захар, который старается бежать впереди прогресса, наши маразматические знаменитости, играющие эту графоманскую шелуху на полном серьезе. – Дима хлебнул еще разок, чтобы завершить тираду. – И я в белых подштанниках на пьедестале.

– Дай хлебнуть, – попросил продавец.

– Ты на работе, – строго напомнил Дима, но бутылку отдал. Продавец сделал глоток, вогнал его поглубже и сказал:

– Чего ты возбухаешь? Третьекурсник, и уже роль на настоящей сцене.

– Роль у Ксюшки, – возразил Дима. – А я – часть декорации.

– И у тебя роль, за которую платят бабки. Ты на сцене, а мы с Натальей, через ночь, вот тут. Нас то мастер не взял.

– Утешаешь, Лexa? А не ты ли вчера, меня благословляя, стишок прочитал? «Стоит статуя под ветра свист, а вместо… лавровый лист». Я мускулант, Арнольд, бивень, который благодаря черному поясу в карате только и может, что в пантомиме корячиться. А я настоящим актером быть хочу.

Наташа отобрала бутылку у Алексея и тоже хлебнула из горла. От ее неумения водочка погуляла в ней сверху вниз, вызывая неподдельные, не актерские, слезы.