Подоткнутые под шафранно-желтое облачение ноги его были невидимы. Ярко сверкающие, полные мудрости глаза отдыхали на страницах древнейшего манускрипта. Чтение таких вот древних манускриптов было одним из немногих его удовольствий.

Китайское правительство удовлетворяло все, без исключения, желания таши. Единственное, в чем ему было отказано, это в возможности смотреть телевидение. Власти хотели уберечь ламу от его тлетворного влияния. Таши не выказывал недовольства по этому поводу, хотя телевидение его очень интересовало, а рассказы слуг только подогревали этот интерес.

И вот таши перелистывал страницы своими короткими пальцами, которые никогда не знали труда, даже здесь, в раю трудящихся, где он теперь жил в ожидании часа своей славы. Власти заверяли его, что час этот уже близок.

Бедняга уже довольно долгое время жил в изгнании. Вероятно, китайцы, не являясь последователями Будды, смотрели на время иначе, чем он. Но, будучи таши, он проявлял терпение, дожидаясь благоприятного расположения звезд, которое должно предшествовать его возвышению.

Двойные двери открылись внутрь, вошел слуга, остановился и простерся ниц, прижавшись головой к роскошному ковру.

– Говори, – медово-сладким голосом велел таши.

– Час наступил, о таши!

– Что ты хочешь сказать?

– Тебя ожидает фей-чи, чтобы отвезти в святую Лхасу, о таши.

Услышав неблагозвучное китайское слово, означающее «вещь, которая летает», такое неуместное в изысканной тибетской речи слуги, таши заморгал яркими карими глазами.

– Я готов, – сказал он, откладывая книгу и выпрямляясь. С суровым выражением лица, решительно выдвинув вперед подбородок, он ждал, когда сильный слуга спустит его с подмостков.

Глава 30

Ни один смертный человек не видел бегства бунджи-ламы и ее защитников из тюрьмы Драпчи, но священная летопись отметила, что это чудесное деяние было совершено тайно, в полной темноте. При этом погибло много угнетателей. Все они умерли спокойно, даже не сознавая, что их настигла блаженная смерть, несомненно, дарованная им по бесконечному милосердию Агнца Света.

– Может, нам следовало пристрелить нескольких парней, – пробормотала Скуирелли Чикейн, выскальзывая из ворот тюрьмы Драпчи в необыкновенно яркое лунное сияние. Млечный Путь, казалось, висел у них прямо над головой: протяни руку и дотронься.

– Зачем? – просил Кула, который тащил по «АК-47» в каждой руке так, словно это были игрушечные пистолетики.

– Не хватает драматизма, – пояснила Скуирелли.

– Драматизма?

– Мы просто переступаем через тела, – сказала Скуирелли. – Посмотрите, на них даже нет следов. Не очень-то впечатляюще это будет смотреться на пленке. Слишком нереально.

Кула знаком остановил женщину. Впереди орудовал мастер Синанджу.

– Вы просили мастера Синанджу не снимать больше скальпов с китайцев.

– Но я не говорила, чтобы он снижал накал действия! Накал должен нарастать.

– Вы говорите загадками, бунджи.

– Называй меня Буддой Ниспосланным. Мне это больше нравится. Соответствует космическим масштабам. Несколько автоматных очередей не дадут публике уснуть на своих сиденьях.

– Ты собираешься принимать простую публику? – недоуменно спросил Кула.

– Нет, но должна же быть у меня своя. Все происходящее напоминает мне «Гудзонского ястреба». Нам нужна одна из тех сцен, что есть в фильме «На север, к северо-западу».

– Понятно, – кивнул Кула, увидев, что мастер Синанджу поманил их в темноте рукой – лишь на какой-то момент став зримым, он подтолкнул бунджи-ламу вперед.