– Перевёрнутая ночь! Крю смеётся и корчится.

– Только не это!

Джереми смотрит на меня.

– Лаура, сколько секунд ребёнок может висеть вниз головой, прежде чем его мозг перевернётся, и он начнёт говорить задом наперёд?

Я смеюсь над их игрой.

– Я слышала двадцать секунд. Но может быть и пятнадцать. Крю говорит:

– Нет, папа, я пойду в душ! Я не хочу, чтобы мой мозг был вверх тормашками!

– И ты будешь чистить уши? Потому что они недостаточно чисты, когда я тебе сказал об этом ранее.

– Клянусь!

Джереми перекидывает его через плечо, поворачивает на правый бок и ставит на ноги. Он ерошит волосы и говорит:

– Иди.

Я смотрю, как Крю выбегает за дверь и бежит в свою спальню через холл.

Наблюдая, как Джереми играется с сыном, дом кажется немного более гостеприимным.

– Он милый. Сколько ему лет?

– Пять, – говорит Джереми. Он наклоняется к больничной койке Верити и слегка приподнимает её. Мужчина берёт пульт со стола, рядом с кроватью, и включает  телевизор.

Мы оба выходим из спальни, и он слегка прикрывает дверь. Я стою посреди коридора, когда мужчина смотрит на меня. Он засовывает руки в карманы серых спортивных штанов. Джереми ведёт себя так, будто хочет сказать больше – объяснить больше. Но он этого не делает. Мужчина вздыхает и оглядывается на спальню Верити.

– Крю боится спать здесь один. Он боец, но ночью ему сложно. Он хотел быть ближе к Верити, но Крю не нравится спать внизу. Я переселил нас обоих сюда, чтобы ему было легче. – Джереми идёт обратно по коридору. – А это значит, что по ночам ты будешь бегать вниз. – Он выключает свет в коридоре. – Хочешь посмотреть её кабинет?

– Конечно.

Я следую за Джереми вниз, к двойным дверям на лестничной площадке. Он толкает одну из них, открывая самую сокровенную часть жизни Верити.

Её офис.

Когда я захожу внутрь, мне кажется, что я роюсь в ящике с её нижним бельём. Книжные полки от пола до потолка заставлены книгами, засунутыми в каждую свободную щель. Вдоль стен стоят коробки с бумагами. Стол... Боже мой, её стол. Он простирается от одного конца комнаты до другого, протянувшись вдоль стены с огромными оконными стёклами, выходящими на весь задний двор. Нет ни дюйма стола, который не был бы покрыт стопкой страниц или файлов.

– Она не самый организованный человек, – говорит Джереми. Я улыбаюсь, признавая родство с Верити.

– Большинство писателей именно такие.

– Это займёт время. Я бы попытался организовать это сам, но для меня это всё китайская грамота.

Я подхожу к ближайшей полке и провожу рукой по книгам.

Это иностранные издания её работ. Я беру с полки немецкий экземпляр и изучаю

его.

– У неё есть ноутбук и рабочий стол, – говорит Джереми. – Я написал для тебя

пароли на стикерах. – Он берёт блокнот рядом с её компьютером. – Она постоянно что-то

записывала: мысли, идеи на салфетках, диалоги в душе на водонепроницаемом блокноте.

– Джереми бросает блокнот обратно на стол. – Однажды она использовала Шарпи*, чтобы записать имена персонажей на нижней части подгузника Крю. Мы были в зоопарке, и у неё не было блокнота с собой.

Он медленно делает круг, оглядывая её офис, как будто прошло много времени с тех пор, как он вошёл сюда.

– Мир был её рукописью. Ни одна поверхность не была без листочков.

У меня теплеет изнутри, как он, кажется, ценит её творческий процесс. Я вращаюсь по кругу, впитывая всё это.

– Я понятия не имела, во что ввязываюсь.

– Я не хотел смеяться, когда ты сказала, что тебе не нужно оставаться на ночь.