— О, какие слова, дорогой друг! Вы кажется подозреваете меня в праздном любопытстве? Но вы ошиблись: я просто хотел вам помочь, если это требуется.

— Я знаю это и вполне доверяю вам, но очень устал и хотел бы наконец лечь спать. Доброй ночи, мистер Шеттерхэнд!

— Доброй ночи!

И все-таки мне было обидно: как мог он, достаточно хорошо меня знавший, сомневаться в моем искреннем участии? Но я заставил себя проглотить эту обиду, постаравшись представить себе, что сейчас переживает Шурхэнд. Того, кто носит в себе какую-то тайну, никак не назовешь счастливым, а каждый несчастный человек имеет право на сочувствие и понимание.

Об этом я размышлял все время моей вахты, и только когда разбудил Апаначку, сменявшего меня, ощутил, как сильно я устал, но несмотря на это, еще довольно долго думал о тайне, к которой меня не допустил Верная Рука, мне мерещилась заброшенная могила где-то высоко в горах, я, казалось, слышал плач женщины, время от времени зовущей Вава Деррика. Во сне эта картина повторилась. Когда утром я проснулся, то из всего сна вспомнил только то, что возле могилы сцепились в смертельной схватке какие-то две фигуры, но больше я ничего припомнить не мог.

У ЧЕРТОВОЙ ГОЛОВЫ

Мы медленно шли среди всего этого великолепия. Нашей единственной целью на сегодня был Па-Савере, то самое одинокое Зеленое озеро, о котором так много всего рассказывали индейцы в своих легендах. Там мы переночуем и наутро спустимся в парк Сент-Луис, где я надеялся получить наконец разгадки многих тайн.

После утренних приключений в Медвежьей долине мы отпустили всех капоте-юта, поверив им на слово. Раз уж среди нас был Олд Шурхэнд, нам не было нужды спешить, и мы пустили юта перед собой, следуя известной истине — не слишком дружелюбно настроенных к тебе людей всегда лучше держать не позади, а впереди себя.

Воины юта относились к нам весьма враждебно, хотя им грех было на нас жаловаться: обращались мы с ними довольно мягко, никого и пальцем не тронули. Но тем не менее Тусага Сарич, когда его развязали, произнес:

— Олд Шурхэнд сказал мне вчера вечером, что он еще с нами не разделался. Он неверно сказал, ибо это мы еще с ним не разделались. Он убил двух наших воинов.

— За это он принес вам четыре шкуры, — ответил Виннету.

— Мы их не получали!

— Ну так заберите их!

— После того, как у них обрезали уши и когти? Нет уж! И даже если мы их получим, то взамен можем даровать ему жизнь, но не свободу. Отдайте его нам!

— И таща вы его убьете…

— Да, потому что где выкуп за его жизнь, где шкуры? Пролита кровь юта, и нам нужна его кровь тоже.

— Уфф! Олд Шурхэнд и Олд Шеттерхэнд стали друзьями всех краснокожих. Мы ничего плохого вам не сделали и хотим раскурить с вами трубку мира, прежде чем сегодня уйдем отсюда.

— Мы не верим вам!

— И хотите быть врагами не только Олд Шурхэнда, но и нашими?

— Да.

— Без всяких на то оснований?

— Неужели вождь апачей в самом деле думает, что у нас нет оснований для ненависти? Разве он не нападал на нас, не брал в плен, хотя мы не делали ему ничего плохого?

— Это нельзя было назвать пленом. Мы связали вас лишь на одну ночь, на всякий случай, а сейчас освобождаем.

— Плен есть плен! Между нами отныне и навсегда останется вражда.

— Тусага Сарич, вождь капоте-юта, может оставаться при своем мнении. Виннету, вождь апачей, никогда не принуждает других дружить с ним, и не в его правилах бояться врагов. Юта могут уходить!

— Да, и пусть уходят, болваны, — воскликнул Хаммердал.