Бен был также фанатом Ширли Джексон, читал ее книжки чуть ли не круглые сутки. Это закончилось печально: врач прописал ему антидепрессант. Все знали, что жизнь прекрасна, но она была помимо этого горька и печальна, к тому же страшно несправедлива. Где в итоге оказывался человек? Вне игры, как и все остальные. Сидит один в кафетерии и читает книжку. Стоит ему перевернуть страницу – и он уже где то в другом городе. Хелен шутила, что он родня волкам оборотням, потому что его борода уже тогда была в запущенном состоянии.
И Шелби, и Хелен боялись волков. Говорили, что один такой зверь убежал из клетки, в которой жил в чьем то подвале, а поймать его не удалось. «Беги», – говорила, бывало, Хелен, когда они гуляли в лесу и вдруг слышалось что то похожее на рычание.
Бен ходил круглый год в солнцезащитных очках, даже в темное время суток, это давало ему возможность не смотреть людям в глаза. Поскольку Бен обожал все иностранное и не выпускал из рук книгу, над ним вечно потешались. Его называли Бен Вонючка, если вообще когда нибудь говорили о нем.
Шелби едва его помнила, но это было тогда. Теперь они ладят друг с другом, если кто то из них вообще сохранил способность чувствовать себя комфортно с окружающими.
При встрече они сидят в парке неподалеку, почти не разговаривая, двое одиночек, с трудом идущих по жизни. Они иногда затягиваются от одного косячка с травкой и говорят о самых ненавистных учителях.
Шелби умудрялась получать приличные отметки даже в самые трудные времена, но теперь она дает волю своим чувствам. Ей больше не надо прикидываться хорошей девочкой. Каждый раз, вспоминая школу, Шелби вытаскивает ключ от дома и зажимает в ладони так сильно, что она начинает кровоточить. Никакого чуда. Это связано с Хелен. Кровь Шелби – наказание, тут нет сомнения, и это вполне серьезно.
– Не думаю, что тебе следует так делать, – сказал как то Бен, осознав, что она творит – пускает себе кровь, сидя рядом с ним.
– Ты так полагаешь? – иронически спросила Шелби. – Надо же! Разве ты не знаешь, что мы считали тебя оборотнем?
Шелби ожидала, что он удалится, оскорбленный. Возможно, на это она и рассчитывала. Ее одиночество, в конце концов, – это все, что у нее есть.
Но Бен спокойно ответил:
– Я просто о тебе беспокоюсь.
– Не стоит этого делать, – предупредила его Шелби.
– Я не против того, чтобы быть оборотнем, – продолжил он, и Шелби от этого испытала еще бóльшую вину за то, что они столько лет смеялись над ним.
* * *
Бен хорош, пока не заговорит, но, кажется, ему трудно заставить себя замолчать. «Говори что нибудь, – часто думает Шелби, когда он трещит без умолку. – Но не все что попало».
Бен как то спросил ее, правда ли, что можно исцелить болезнь, дотронувшись до руки Хелен. Так говорят люди.
Ходит молва, что в ее комнате пахнет розами, что она способна беседовать с тобой, не произнося ни слова, может сообщить тебе нечто очень важное о твоем прошлом и будущем.
Первое чудо случилось уже в тот самый день, когда родители Хелен привезли ее из больницы домой.
Бабушка Хелен из за артрита не могла ходить более десяти лет, но она встала с кресла каталки и подошла к внучке. Инвалидным креслом она больше не пользовалась. Но однажды вдруг заявила, что устала ходить и ей нужно отдохнуть. Она попросила мать Хелен усадить ее в кресло и откатить его в комнату внучки. Потом старая дама легла на постель рядом с Хелен и прямо здесь испустила дух в мире и покое.
После этого на сухих прутьях живой ограды в феврале появились розы, а весной глицинии рядом с дорогой, всегда блекло пурпурные, при цветении стали белоснежными. Малыш со шрамом на лице прижался щекой к бледной руке Хелен, и к вечеру на его коже не осталось ни единого пятнышка. |