— Назад! Сделаем для наших товарищей все, что сможем!

С одобрительными возгласами конница развернулась и поскакала обратно, на юго-восток.

Нумоний извлек из ножен меч. Он очень надеялся, что вид множества скачущих всадников напугает германцев. Очень надеялся, потому что на сечу рассчитывать не приходилось. С мечом в правой руке всадник удерживался в седле лишь с помощью левой и, чуть ослабив хватку, мог запросто слететь на землю.

Конные копейщики были в столь же затруднительном положении. Они не могли нанести удар, усилив его весом и скоростью скачущего коня, ибо сила толчка неминуемо выбила бы их из седла. Предпринять такую попытку, чтобы шлепнуться за хвостом своего скакуна, мог только болван. Вот если бы можно было держаться за седло ногами так же крепко, как и руками!

Нумоний рассмеялся. И он еще размышляет о болванах! Да если бы такое было возможно, кто-нибудь наверняка уже придумал способ.

Смех его тут же утих. Да, Вала Нумоний мог представить себе германцев, нападающих на римлян, но не мог вообразить столь огромной толпы варваров, дико вопящих, потрясающих оружием. И уж конечно, не мог вообразить, что римская кавалерия не сумеет отогнать дикарей, засыпав их стрелами. Но в такой дождь стрелять было невозможно: лук с намокшей тетивой был так же бесполезен, как лук вообще без тетивы.

Чтобы помочь товарищам (если тут можно было чем-то помочь), следовало сойтись с германцами в рукопашной, а кто знал, как много варваров обрушилось на легионеров? Нумоний вел за собой несколько сотен кавалеристов: в армии Рима основной силой являлась отнюдь не кавалерия, а пехота. Конница служила для разведки, для преследования разбитого врага, но судьбу сражений решал строй пеших легионеров.

Так было принято испокон веков, и столетия победоносных войн подтверждали правоту подобной стратегии. Поражение, нанесенное поколение назад парфянской конницей легионам Красса, являлось исключением, лишь подтверждающим правило. В любом случае опыт парфян не годился для Валы Нумония. Начать с того, что у парфян имелась целая конная армия, а у него — лишь одно подразделение. Хриплые крики возвестили о том, что германцы заметили приближение римлян, и навстречу коннице тут же полетели копья. Ржание раненого скакуна слилось с криком раненого всадника. Конь с копьем в животе зашатался и рухнул, сбросив седока. Лошадь, скакавшая позади, налетела на упавшее животное, и еще один всадник с криком вылетел из седла.

Нумоний замахнулся на германца мечом, но варвар со смехом отпрыгнул, а начальник конницы в пылу чуть не отсек правое ухо собственной лошади. Варвар подхватил с земли камень с кулак величиной и швырнул в римлянина.

Германец поторопился — если бы он позволил Нумонию проскакать мимо и бросил камень сзади, он запросто сбил бы конника на землю. Но римлянин заметил его движение и припал к конской шее. Камень задел-таки левое плечо Нумония, и тот невольно вскрикнул, скорее от испуга, чем от боли. Спустя мгновение он понял, что не ранен. А еще понял, что его кавалерия не сможет отбросить дикарей от римской пехоты.

Шла рукопашная схватка, в которой противники смешались, и передние ряды римской пехоты уже полегли. Что успели сделать германцы? Оценить всю картину боя было трудно, но огромная толпа варваров вклинилась между отрядом Нумония и хвостом колонны пехотинцев, и прорубиться через такое множество варваров конникам нечего было и надеяться.

Нумоний рубанул сзади варвара, собиравшегося пронзить копьем другого верхового. Германец подпрыгнул от изумления и взвыл, словно волк; из его рассеченного правого плеча хлынула кровь.

Римлянину, спасшему в бою жизнь товарища, полагалась награда, но Вала Нумоний сомневался, что сможет ее востребовать.