— Не тронет, не подойдет, сам мне обещался. Можете быть спокойными!

— А нам че волноваться? Твоя изба загаженная, ты и дергайся во все стороны, а Тонька не придет. Она баба, не тряпка! И не умоляй! Пока тот паскудник в доме, мы к тебе ни шагу!

— Петрович! Васек! Но ведь Федька сын мой! Ну не прогоню его с дому! А и заказов как на грех, ни одного нет уже целых две недели. Куда его дену? Моя кровь! Пойми, ведь тоже с дочкой своей сколько мучился, хотя не виноват в ее грехах. Куда мы от них денемся? Я со своим целый день брехался до хрипоты. А и он прав, Тонька его так обосрала здесь у Степановны, что у него в душе все закипело. Уж как ни обозвала! А Федька под окном на завалинке сидел и все слышал.

— Это правда, Васек! Было такое! Верно говорит Михалыч. Тонька тогда перегнула! Я помню, — поддакнула Дарья и передала весь разговор.

Петрович ерзал на стуле так, будто его ненароком усадили голой задницей на ежиную семью, а встать не позволили. Он кряхтел, краснел и кашлял. Не знал, куда повернуться от стыда.

— Ну да! Он старше Тоньки и не красавец! Да, он отбыл срок в Колымской зоне! Но ни за что! Как это бывает, нам ли не знать! И Федька Тоньке не набивался в мужики и тогда пальцем не трогал. Но заело самолюбие, оно у каждого есть. За оскверненье свое отплатил. Ты обиделся, а мне каково? Твоя внучка далеко не королева, в подоле принесла, чем ей особо кичиться? Да если б не ты, ни Симку, а Тоньку свез бы на погост! Разве я неправ? Федька, пусть корявый, но мужик и по себе всегда сыщет. Нехай только боль заживет по утрате. Еще лучше твоей внучки будет. И можешь не бояться, не станет к ней прикалываться, не нужна она ему. За обиду отплатил. Теперь уж все, не оглянется на нее! А с домом прошу помочь, потому что чужим не доверяем. Сам понимаешь, вы — свои, вам и двери и душа нараспашку. Как брата и друга тебя прошу, помоги не опозориться перед Розой, сторицей добра отплачу…

— Будет тебе, чево зашелся? Приберет Тонька, куда она денется? Возвернется с работы завтра и враз к тебе. Только ты с дому не уходи, каб оне по новой не набедокурили! Усек иль нет? — прищурился Петрович.

— Будь спокоен, Васек! Ничего не случится! — пообещал Михалыч уверенно.

…Уже на следующий день, едва вернувшись с работы, пошла Тонька к соседям. Не хотела, но дед заставил, еще и обругал за все, что говорила о Федьке:

— Ты б на сибе глянула, кадушка безмозглая. Ен мужик! Уж какой удался, себе бабу завсегда сыщет без мороки и объявлениев. А вот ты и с газетой никому не нужная. Всякая шелупень к нам в дом поперлась. Тож женихи сыскались, глянь на их. Страмотища! Я вон серед алкашей краше видел.

— Ну, Мишка не алкаш! Нормальный человек, даже очень приличный. Не пьет, не курит, работает, у него квартира есть. На него приятно глянуть, чистый, ухоженный. Ни то что другие. С ним говорить интересно, он много знает…

— А замуж зовет? — перебил Петрович.

— Ну, так быстро не бывает, нам нужно приглядеться друг к другу.

— Тонька, скажи правду, вот ты за ентово хмыря Мишу пойдешь взамуж?

— Ой, не знаю, дедуль! Вобще он неплохой человек, культурный. Сколько уже виделись, никогда ко мне не лез, ни словом не обидел.

— То, покуда те свиданки в твоем дому. Случись они у него, тут, как знать…

— Он меня зовет к себе, хотя б ненадолго. Да я не решаюсь. Мало с ним знакома.

— И не спеши. Не ведаю с чего, но глянул на того Мишку, и не поверилось ему, — признался дед честно.

— А Коля только глянул и враз от него убежал. Не понравился ему Мишка. Он только Федьку признает, одного его видит.

— Детва своим чутьем всех распознает и никогда не ошибается. Ну да с Федькой промеж вас тож не склеится. Хочь оба как лапти, да все ж на разные ноги.