Джиллиан с трудом подавила рыдания.

– Как это ни больно и каким бы слабым утешением вам это ни показалось, постарайтесь не забывать о том, что на все Божья воля, – утешал ее монах.

– Значит, по воле Божьей мой отец покончил с собой? По воле Божьей он был погребен в неосвященной земле? – Горечь разъедала ей душу.

– Я могу понять, почему после всего случившегося ваша вера должна была подвергнуться испытанию. Но умоляю вас, леди Джиллиан, не думайте так.

– Мой отец покончил с собой вовсе не из трусости или малодушия. Он свел счеты с жизнью, но не выдал разъяренному королю другого человека. Нет, мой отец не был слабым человеком – это я слаба!

– Нет, дитя мое, пет! Я горжусь вами, ибо лишь немногие смогли бы жить так, как вы, вдали от людей, в обществе одного только старика. Вы очень сильны, леди Джиллиан. И вы достойно встретите уготованное вам будущее.

Одна? Это слово словно повисло в воздухе, так и оставшись невысказанным. Сама Джиллиан, увы, отнюдь не считала себя сильной. Будучи уже вполне взрослой женщиной, она, однако, чувствовала себя слабой и беспомощной, как младенец. Слишком уж отличалось ее нынешнее суровое существование от той жизни, к которой она привыкла в Уэстербруке… На миг она задалась вопросом, каким образом Алиенора Аквитанская, жена короля Генриха, сумела выдержать шестнадцать долгих лет в изгнании. Однако дело тут было совсем не в том, о чем подумал брат Болдрик. Самым худшим здесь для нее было не столько одиночество, сколько эти бури.

– Я отправляюсь на восток с отцом Эйданом, леди Джиллиан. Давайте прогуляемся немного по берегу. Это пойдет вам на пользу.

И снова брат Болдрик был прав. Не следовало предаваться отчаянию и тревожить старика. Глубокие морщины на его умоляющем лице стали еще резче.

– Ах, брат Болдрик! Что бы я делала, не будь рядом вас, чтобы наставлять меня? – Она быстро, нежно обняла его за худые плечи. Брат Болдрик был человеком скромного происхождения: он вырос в бедности и остался бедняком по собственному выбору.

Они вместе направились по узкой тропинке, идущей вдоль берега. Бросив на ходу беглый взгляд на монаха, она спросила:

– Есть ли какие-нибудь новости о том, что происходит в королевстве?

Брат Болдрик вздохнул.

– К несчастью, все без перемен. Бароны ропщут, но король Иоанн остается непреклонным.

Нежные губы Джиллиан сложились в жесткую линию. Она была уверена в том, что в мрачной душе короля не осталось места ни для чего, кроме зла и порока.

– Иоанн – сущий дьявол во плоти. – Слезы ее тут же высохли, а глаза вспыхнули гневом. – Разве он не обещал своей матери Алиеноре Аквитанской, когда взял в плен Артура Бретонского, что молодому принцу не причинят никакого вреда? Без сомнения, он счел себя очень умным, поскольку не стал применять насилия по отношению к людям, которые были захвачены вместе с Артуром. Однако их морили голодом, а что это, если не самая настоящая жестокость? С тех пор как Артур был заключен под стражу в Руане, его никто и никогда не видел. Можно ли сомневаться в том, что его убили по приказу короля, а тело бросили в Сену? И как люди могут не знать, что Иоанн – настоящее чудовище? Он – страшный человек. А мы, его верноподданные, должны безропотно терпеть все его злодеяния! Он не заботится ни об Англии, ни о своем народе, – продолжала Джиллиан пылко, – но лишь о том, как утолить собственную алчность!

– Скорее всего мир об этом так никогда и не узнает, леди Джиллиан, и вам лучше не давать воли языку даже здесь, потому что, по слухам, у короля повсюду есть соглядатаи.

– Как можно преданно служить этому исчадию ада, ума не приложу.

– Золото может сделать многих людей покорными рабами королевских прихотей.