Уцелевшие офицеры и солдаты впали в убийственную апатию и бесцельно бродили по лагерю, но Тулси чувствовала себя иначе. Жаркая тревожная волна поднималась со дна души и заставляла искать, надеяться, верить. Когда женщина встретила Майкла Гордона, ее радости не было предела.

— Здравствуйте, Тулси.

Он выглядел ужасно: черный от копоти, голова в бинтах, босоногий, а глаза — усталые и несчастные.

— Где Анри?!

— Если бы я знал! Сарай, куда его заперли, сгорел дотла, но там никого не было. Среди трупов я его не нашел. Правда, некоторые тела обгорели так сильно, что невозможно понять, кто это был!

Майкл говорил по-английски, однако Тулси поняла главное: Анри не умер, он просто исчез.

— Что теперь делать? — спросила она, с трудом вспоминая слова чужого языка.

— Если бы я знал! — повторил офицер. — Наверное, восстанавливать лагерь, залечивать раны… Вам — искать Анри.

— Где?

— Не знаю, Тулси.

Молодая женщина поняла, что больше ничего не добьется, и ушла. Она долго бродила по лагерю, но так и не нашла Анри. Живой или мертвый, он исчез, и она снова осталась одна.

Воля к жизни не умерла, и Тулси решила идти в Баласор. Переночевав в кустах, она вышла на дорогу и отправилась в путь.

Баласор был большим и богатым городом. Многие здания имели балконы, окна закрывались бамбуковыми занавесками, крыши были покрыты гнутой черепицей. Главные ворота представляли собой целый комплекс строений и были ярко раскрашены. Храмы выглядели великолепно: устремленные ввысь, словно пламя костра, с простенками, украшенными фигурками людей, в основном мужчин и женщин, слившихся в страстных любовных объятиях.

Когда-то Анри сказал, что согласно воззрениям его соотечественников это выглядит постыдно, хотя на самом деле то было всего лишь изображение вечной в своем продолжении природы, неистребимого божественного начала.

Впрочем, сейчас Тулси было не до созерцания изображений на храмах — от жажды, жары и голода она еле волокла ноги. Главные улицы Баласора были широкими, светлыми, вымощенными булыжником, имели водостоки, тогда как боковые улочки поражали грязью и темнотой. Вдоль набережной тянулись бесчисленные торговые склады. Всюду кипела жизнь: суетились люди, проезжали многочисленные повозки, проплывали величественные раззолоченные паланкины.

В конце концов Тулси опустилась на землю возле какой-то лавки и забылась в полуобмороке-полусне. Потом кто-то поднял ее и куда-то повел. Перед глазами женщины проплывало радужное марево, ноги и руки были как ватные, в ушах стоял пронзительный надоедливый звон, к горлу подступала тошнота.

Тулси очнулась в чужой хижине; на нее настороженно смотрела незнакомая девушка. Увидев, что Тулси открыла глаза, она с вызовом произнесла:

— Проснулась? Я дала тебе напиться из своей чашки, но ты наверняка из высшей касты! Вайшья, а то, глядишь, и брахманка! А я шудра!

Тулси через силу улыбнулась.

— Это неважно. Главное, ты дала мне попить.

Она лежала на набитом соломой матрасе, брошенном прямо на земляной пол. Обстановка хижины была очень бедной: сплетенная из тростника мебель, да и та старая и жалкая. Глиняная посуда. Ни циновок, ни ковров. Хозяйке дома было лет восемнадцать; темное лицо, худощавое, гибкое и верткое, как у ящерицы, тело, быстрые глаза. На девушке была широкая сборчатая юбка, расцвеченная кричащими красками, и короткая, туго обтягивающая грудь кофточка. Украшения — крупные, яркие, но дешевые.

— Откуда ты? Где твои родные? — Она спрашивала требовательно и резко.

Тулси вздохнула.