А слева, совсем близко, там, где только что бились саламинцы Аякса, крутился огненный смерч. И кто-то высокий, выше самого огромного дерева, хохотал, потрясая громадным копьем. Я узнал ЕГО, хотя и не видел ни разу. ЕГО нельзя было не узнать – Арея Эниалия, Арея-Ярого, Губителя Смертных.

Война кончилась. Началась бойня.

ОНИ пришли убивать нас.

«Я приношу жертву богу Дамеду, великому Дамеду, Дамеду Дурной Собаке!...»

ВЫ еще не встречались с богом Бешенным Псом, владыки Олимпийские?

Я выхватил меч – тяжелый, аласийской бронзы, поглядел на тянущиеся ко мне черные клочья тумана, на многогрудое чудовище, медленно поднимающее острый серп... Успею! До колесницы – два шага. Вот он, трясущийся от страха мальчишка, жертва богу Дамеду! Всего один удар...

Я все понял.

Тогда, под Фивами, раненый отец расколол череп врага, вцепился зубами в горячий мозг... Он не был безумен в этот миг, Тидей Непрощенный. Он перешагнул через огонь, как я – через невидимую реку. Отец выбрал – как и я. Успел ли он сказать: «Я приношу жертву богу Тидею...»? Кто знает? Наверное, только мама. Она была рядом, она поняла...

Копье внезапно стало легким, невесомым. Камышинка – не копье. И все вокруг стало легким, простым, прозрачным.

Я рассмеялся. Смерть и Смерч шли ко мне.

Я шагнул навстречу.

– Тидид! Тидид! Да чего ж это было? Да половина наших мертвыми лежит! Говорят, боги...

– Да брось, Капанид, какие там боги!..

Не все!

Это еще не все, Диомед. ОНИ больше не сунутся, ОНИ будут зализывать раны, ИМ тоже страшно, ИМ больно, но это не все, враг не только тот, кто ударяет в грудь копьем, враг – тот, кто бьет в спину сапожным шилом... Твои хозяева получили свое, Любимчик. Хозяев прогнали – пора высечь раба! Или они тебя на Олимп возьмут, Одиссей сын Лаэрта?

А день все тянулся, снова орал Агамемнон («Почему?.. Ворота открыты!.. Трусы!.. Дождика испугались!»), снова хвалился бычок Аякс («Это я! Арея! Да не боялся ни!..»), снова резал Калхант-предатель очередную жертвенную овцу...

Я ждал. Знал – дождусь.

А вечером по лагерю пролетел-прошелестел слушок: Рес-фракиец уже возле Идских предгорий. И сам он, и воинство чубатое, и кони его волшебные.

Значит, тут нам всем и конец!

– Э-э, ванакт Агамемнон! Не пропустим тебя, да! Отдыхает Диомед-ванакт, да! Ближе не подходи, плохо будет, понимаешь, да?

Слушать бульканье нашего Зевса я не стал. Но сон все равно не шел, а страшный день еще не кончился...

Встал, потер ноющее ухо (бронзовый щит, конечно, лучшее изголовье для настоящего воина, но...). Та-а-к! Куреты плечи сомкнули, а за ними... Ого! Агамемнон, Менелай, Нестор Сивая Борода, оба Аякса!

– Значит так, Диомед? Почиваешь, значит, беспечно? Забыл, что троянцы рядом, уже на холмах, уже у самого частокола?

Это не Агамемнон. Нестор это, конник Геренский, пешеходящий.

– Слишком заботлив ты, старец, – вздохнул я. – Трудов никогда ты не бросишь!

– Погодите, – поморщился Зевс-Агамемнон. – Тидид, не время ругаться...

...Да ну? И от кого я это слышу?

– ...В лагере... Паника в лагере, Диомед! Болтают, будто боги на нас сегодня напали, значит, Трои вовек не взять. А тут еще этот Рес...

– Рес действительно пришел, – перебил брата Менелай. – Войско у него небольшое, но дело не в войске. Все боятся, болтают, что завтра утром Рес напоит коней в реке...

Я кивнул. Дело, конечно, не в чубатом фракийском царьке. Все устали, всем страшно. Испуганный и усталый поверит даже в волшебных коней, пьющих на нашу погибель грязную желтую воду Скамандра.