С четверть версты Рест и в самом деле топал за мной на почтительном расстоянии, но в том же темпе, чтобы не упускать меня из виду. Лесного зверья он определенно боялся больше.

Потом шаги стихли. Я, хоть и зареклась обращать на щенка внимание, не удержалась и обернулась.

Паренек сидел на корточках, уставившись на снег. Ну что там еще?! Ругая себя предпоследними словами (последние достались Ресту, с колдуном за компанию), я вернулась. Скептически присмотрелась... и только сейчас сообразила, что глубокие вмятины, через которые я рассеянно переступила несколько минут назад, – отпечатки чьих‑то лап с круглыми подушечками и тремя когтистыми пальцами. Они были не просто крупными – огромными, с лихвой перекрывая не только мужскую ладонь, но и ступню. Какого же размера должна быть оставившая их тварь?!

«С полугодовалого теленка», – всплыло в голове. А следы‑то совсем свеженькие, едва до середины заметенные! Я вздрогнула и, подняв голову, закрутила ею по сторонам. Ресницы тут же облепило снежинками, одна нахально залетела в приоткрытый рот. Да нет, ерунда, я бы любого зверя за сорок шагов почуяла, нежить вообще за сто!

Опустившись на колени напротив мальчишки, по другую сторону отпечатка, я принюхалась и, едва касаясь варежкой, начала осторожно разгребать верхний слой снега. Так и есть. Рядом со следом обнажилась алая бусинка, другая, третья... чуть поодаль отыскался целый сгусток. Тварь была ранена и, кажется, довольно серьезно. Уж не тем ли типом, что затаился у ограды? Почему же тогда он не пошел ее добивать? Хорошо, если она к вечеру издохнет где‑нибудь под кустом, а вдруг отлежится и через недельку вернется еще более разъяренной?

Рест, нахмурившись и беззвучно шевеля губами, пытался во всех направлениях замерить след расставленными большим и указательным пальцем, но получалось неважно – полностью отпечаток почти нигде не вмещался, а на целое число не делился. Тоже мне боевой маг! Хоть бы осмотрелся, прежде чем в находку утыкаться. Даже меня, кажется, не заметил.

– Знаешь, кто мог оставить такие следы?

– Нет. Запомню их как следует и спрошу у мастера. – Порывшись в кармане, я вытащила заостренный кусочек графита и аккуратно сложенный кусок пергамента. Я уже успела исписать его памятками с двух сторон, но почеркать поверх он вполне годился.

– На, перерисуй, пока совсем не замело.

– Угу. – Мальчишка, пристроив лист на колене, деловито и весьма ловко набросал контуры следа. Даже подштриховал где надо.

– Может, ты еще и у живописца подмастерьем был?

– У портного, – нехотя признался он, возвращая мне графит и пряча закоченевшие ладони в рукава.

– А оттуда за что выгнали?

– За... вот еще, сам ушел!

– Кто бы сомневался.

– Тогда не ухмыляйся!

– Что ты, я просто искренне радуюсь за человека, которому удалось так легко от тебя отделаться. Идем, а то, как бы потом бежать не пришлось.

А может, и боевой. По крайней мере, драпать с таким видом, как будто оказывает нежити огромное одолжение, у него уже хорошо получается.

Вереса мы застали за возмутительной самодеятельностью: откинув одеяло, он разматывал повязку уже на второй ноге. Наши шаги по хрустящему снегу он, видимо, услышал еще от калитки, ибо даже не соизволил поднять голову. Только покосился на мой кожух и с усмешкой заметил:

– Так и знал, что он тебе пригодится.

Я, не отвечая, быстро разделась, разулась и, пройдя в закуток, бесцеремонным тычком в грудь заставила колдуна растянуться на постели.

– Шел, да всё в порядке. – Верес покорно остался лежать, только поморщился, когда я болезненно сдавила ему ногу, прощупывая кости.

– Для тебя я Шелена, – огрызнулась я, набрасывая на него одеяло.