Николя подумал, что подобное высказывание вряд ли придется по вкусу Ла Мотт-Пике.

В свободное от командования время принц выдавал бесконечные тирады о преимуществах английской политической системы; но в основном проводил время за выпивкой, закуской и игрой в карты, разоряя офицеров как своего, так и других кораблей эскадры, дерзавших садиться с ним играть. Томясь от скуки и обладая неуемным честолюбием, герцог рвался в бой, надеясь поскорей заслужить вожделенное звание Великого Адмирала, дабы принять его из рук своего тестя, герцога де Пантьевра.

На борту нельзя ничего утаить, и экипаж глухо роптал. Зачем на королевском военном фрегате, выступившем в боевой поход, нужен герцог, окруживший себя поварами, лакеями, жарильщиками и виночерпиями?

Война началась, думал Николя, и неужели принц не понимает, что, выставляя напоказ бессмысленную роскошь, он пробуждает недовольство команды, которой вскоре предстоят кровопролитные сражения? Какой пример подает сей родственник монарха этим мужественным людям, готовым к самым суровым испытаниям? Ведь жизнь их и без того проходит в постоянных тяготах, вдали от супруг и детей; они лишены радостей семейной жизни, и вдобавок им постоянно грозят жестокие телесные наказания.

Николя опасался грядущих сражений. Если события примут дурной оборот, ему придется усиленно оберегать принца. Перед отплытием в Бресте прошел слух, что английский адмирал Кеппель намерен во что бы то ни стало пленить герцога Шартрского, и на своем корабле «Виктория» уже привел в порядок удобную просторную каюту, где предполагает разместить его светлейшее высочество. Отношения Николя с герцогом нисколько не улучшились: Шартр по-прежнему обращался к нему надменно либо с подчеркнутым безразличием, а иногда делал ему непристойные предложения, кои Николя выслушивал почтительно и с полнейшим равнодушием.

17 июля «Сфинкс» объявил, что корабли, которые он преследовал накануне, без сомнения, принадлежат к английской эскадре; на следующий день французский флот выстроился в боевом порядке; уверенность в скором начале боевых действий подкреплялась сведениями, доставленными датским кораблем. 19-го с наветренной стороны показались паруса, и эскадра перестроилась в шахматном порядке. Прибывший из Бреста фрегат «Уазо» привез депеши двора. 20-го взяли курс на юг. 23-го в два часа пополудни, когда к сырой погоде прибавился туман, разведка заметила впереди тридцать с чем-то парусов, которые, по убеждению адмирала д’Орвилье, принадлежали эскадре Кеппеля. Ночью задул такой сильный ветер, что приходилось то и дело менять положение парусов. Вечером 24-го корабли эскадры, все как один, по команде легли на левый галс, приведя в несказанный восторг Николя. А на следующий день противники, невзирая на непогоду, выстроились друг напротив друга.

27 июля Кеппель начал маневрировать, в результате чего его эскадра выстроилась в шахматном порядке, намереваясь поражать французские корабли поодиночке, один за другим, начав с одного конца линии баталии и до другого. Повернув через фордевинд, д’Орвилье приблизился к противнику и, совершив разворот, потерял в ветре. Кеппель незамедлительно подхватил ветер. Тогда д'Орвилье поменял галс, и дивизион Шартра внезапно оказался из арьергарда в авангарде. «Сент-Эспри» открыл огонь, и сражение началось.

27 июля 1778 года, неподалеку от острова Уэссан.

— Господин маркиз, — прокричал Риву, — возвращайтесь к себе! Под огнем нельзя предаваться размышлениям!

С взволнованным видом он дергал Николя за рукав. Канонада усиливалась. В обшивке то тут, то там появлялись пробоины, нижние паруса изорвались в клочья, и их длинные полосы, словно гигантские кнуты, хлопали по ветру. Свист ядер и треск ломающихся мачт становились все громче, призывая к осторожности. Вереницы пуль, с пронзительным визгом мчавшиеся мимо, взрывались с сухим треском.