Он словно сросся со своим конем, всем телом ощущая смену его чувств: радость от преодоления дорожных колдобин, испуг от неожиданно бросившейся перебегать дорогу собаки, досаду от порыва ветра, швырнувшего в глаза кучку сухих листьев. Лошадь отвечала тем же, повинуясь малейшему напряжению его шенкелей. Между всадником и лошадью установилось гармоничное сообщничество, и те, кому довелось увидеть их, когда они мчались мимо, невольно задумывались, не кентавр ли из стародавних времен только что проскакал по дороге.
Желая привести себя в порядок и сменить костюм, запачканный пылью и лошадиной пеной, Николя решил сделать остановку в особняке д’Арране. Триборт, всегда с радостью встречавший Николя, теперь и вовсе благоговел перед ним: ведь он совершил плавание на корабле королевского флота и принимал участие в настоящем морском сражении! Мадемуазель д’Арране собиралась выходить, и если господин Николя желает поговорить с ней, ему следует поспешить. Когда он вошел, Эме, в длинном шелковом одеянии лилового цвета, оборачивала вокруг талии пояс цвета зеленого миндаля. И хотя, по мнению Николя, эта туника нисколько не подходила для официального выхода в свет, Эме была в ней столь прекрасна, что он замер на пороге, не в силах оторвать взора от возлюбленной. Заметив его, она бросилась ему на шею, но, быстро выскользнув из его объятий, с обиженным видом произнесла:
— Итак, сударь, вот какова моя награда за то, что мне удалось вырваться к вам в Париж! Едва сев за стол, вы исчезаете в самом начале пиршества! К счастью, господин де Ноблекур, Семакгюс и Лаборд были готовы в лепешку расшибиться, чтобы утешить меня в моем отчаянии. Как, сударь, вы еще смеете улыбаться?! Да, я была в отчаянии. Но им удалось меня развлечь.
— Ну, скорее уж не в лепешку, а в много-много маленьких блинчиков.
— Каких блинчиков, что за блинчики?
— Те, которые замечательно готовит Катрина.
Она рассмеялась.
— Гадкий шутник! Да и я тоже хороша. Смеюсь над вашими дурацкими шуточками.
— Признайтесь, вам они нравятся. У меня в запасе их немало.
— Чудовище! — со смехом воскликнула она, больше не пытаясь вырваться из его объятий и подставляя губы для поцелуя.
— Бог мой, какая нежная ткань! Она так и манит.
Эме с сожалением оттолкнула его.
— Не торопитесь, Николя, подумайте о своих ранах. К тому же я опаздываю: меня ждут.
— Воздыхатель?
— О, сударь, вы опять за свое! Мадам Елизавета приняла лекарство, и теперь время принадлежит нам. Мы с несколькими дамами едем в Париж — сопровождаем несчастную госпожу де Лаборд.
— Вот как! А можно поинтересоваться, откуда взялась потребность в столь многочисленном эскорте? Тут кроется какая-то тайна?
— Именно. Полагаю, вы слышали о докторе Франце Антоне Месмере, недавно прибывшем из Вены с рекомендательным письмом князя Кауница?
— Князя Кауница? Не так давно князь оказал мне честь, принимая меня у себя в Вене.
— Замечательно! Тогда знайте, что сей министр Марии-Терезии адресовал свое рекомендательное письмо господину Мерси, австрийскому посланнику и одному из ваших друзей.
— Эме! Подобного рода рекомендации ничего не значат! В сановных кабинетах их сочиняют дюжинами! Ни один здравомыслящий человек не принимает их в расчет.
— Спасибо за здравомыслящего; вы сегодня крайне нелюбезны и раздражаете меня своим избытком благоразумия. Словом, этот доктор открыл свое заведение на Вандомской площади, в особняке братьев Буре, что сдают там апартаменты. По всему городу расклеили листовки, где говорится, что иностранный врач бесплатно лечит бедных. Увечные стекаются к нему со всех сторон, а придворные и городская знать едут к нему посмотреть на результаты чудесных исцелений. |