Я пошел домой, взял все деньги – не жене ж оставлять? Котлеты на ужин и геркулес на завтрак есть, а завтра уже и пенсион принесут. Обоих. Так что ей хватит, пока я…

«Полетим, полетим, полетим, ох, не скоро теперь мы к своим, ты да я, как один, как один, полетим, полетим, полетим…» (в исполнении Графа Хортицы, человека необузданной натуры, написателя слов, напевателя песен, очеркиста очерков, диджея незабвенной радиостанции «Трансильвания»).

Линия Джема Моррисона

– Ну не?!.. Это же… нет слов!.. Выходишь утром, во все лицо улыбаясь окружающей действительности, а эта самая действительность вместо ответной улыбки плюет в тебя сопливым недоношенным дождем. И тут же лезет мысль, причем сразу глобальная, без начального легкого сожаления, что ах, вот как неудачно день начинается, ну это ничего, может, развиднеется (вековая народная мечта – а может, развиднеется). Нет. Такой толерантности к погоде у меня нет как нет. Сразу на поверхность вяло колышащегося мозга всплывает мысль, совершенно невозможная, неуместная и не созвучная дождю. Настолько вшивому, что просто моветонно реагировать на него суицидальным текстом: «Ах, зачем я на свет народился, ах, зачем меня мать родила». А вот такой вот фольклорный текст у меня в голове и всплыл. Хотя я этого не хотел. Всплыло что-то подсознательное, мгновенно задавленное индивидуальным бессознательным, вербально выраженным словами: «А пошло бы все на обсценное».

Совершеннейшая дичь, скажете вы, и будете правы. Но я – не вы, я живу в своем мире, который давит на меня со всех сторон: от головы до тощего филея с продолжением на ноги и даже на асфальт, или что там еще под ногами.

Но если быть честным до конца, такое же непротивление у меня вызывает любая погода. Мягкое солнышко (само это уменьшительное словцо вызывает желудочные спазмы), легкий ветерок (кишечные спазмы), снег в рапиде, свежесть осеннего листа и прочая лирическая поэзность заставляют задуматься: а не тесно ли нам с этим миром вдвоем? Не лишний ли кто-то из нас?..

Меня зовут Джем Моррисон. Я иду на вокзал, где должен быть в девятнадцать часов. До этого мне еще надо кое-куда зайти, правда, пока не знаю, куда, но надо. Потому и вышел в эту непрохожую погоду так рано или, выражаясь мелкометафорически, ни свет ни заря.

И куда, сударь мой, идти интеллигенту средней руки (определение, вызывающее у меня некоторое неудобство при его применении, так как, будучи человеком достаточно дотошным и чутким до всякой мелочи и неопределенности, не могу найти на своем теле достойного места для третьей (средней) руки. Так, на мой взгляд, мучились русские князья перед битвами меж собой или, что случалось реже, против общего врага. Всегда были полки правой и левой руки. А по центру был главный. А не средней руки. И еще был засадный полк. Возможно, до этого назывался полком третьей руки. Все может быть. Опять – неопределенность. А я этого не люблю, поэтому определение «интеллигент средней руки» снимаю. Ввожу определение «советский интеллигент». Тут уже все сразу становится ясно). Итак, сударь мой, куда идти советскому интеллигенту технического содержания на «ни свете ни заре»? Вы не можете мне подсказать? Скажите, пожалуйста, а зачем вы вообще идете рядом со мной?.. Стоп. У меня закрадывается подозрение, что это вы стояли в очереди в уборную перед Дженнифер Лопесовной. Хотя сначала стояли сзади. А я не помню случая, чтобы Дженнифер Лопесовна кого-нибудь пропустила вперед себя. И еще вспоминаю, что в уборную вы не пошли, а сразу как-то необязательно ополоснули лицо. Что вызвало у меня некоторые вопросы. Почему вы ополоснули лицо не под краном, к которому не было очереди, а из бака на плите, в котором кипятила белье тетка Кейт в качестве подработки к своему скудному заработку в сорок два рубля? И почему кипяток не оставил следов на вашем лице? Хотя нет, вы стали выглядеть несколько моложе.