— Лучше и не придумать! — повторяла Любочка, расхаживая по комнате. — Да тут и думать не о чем… С богом!.. А когда Гриша приедет со своей принцессой, тогда я к тебе в помощницы поступлю. Честное слово… Э, что нам город? Зиму в деревне, а летом вольные птицы… Я даже сама думала об этом. Надоело этих богатых оболтусов учить.

— Кубов то же самое говорит…

— Кубов, Кубов — и без него знаем. Только и свету в окне, что Кубов. Свой ум, слава богу, имеем… Не люблю я этих бабьих пророков… Сам, небось, бежит из деревни.

— У него какое-то дело в городе.

— В дьякона поступит…

У Любочки явилось какое-то необъяснимое предубеждение против Кубова. Она готова была спорить до слез, стоило только сказать, что так думает Кубов или это говорил Кубов. Вообще она относилась к людям с большим пристрастием, особенно к самостоятельным, точно завидовала чужой энергии. В данном случае, впрочем, нерасположение уже решительно ничем не объяснялось.

— Ты нападаешь на Кубова, — говорила Катя. — И без всякого основания…

— Мне всё равно, есть ли, нет ли на белом свете твой г. Кубов. Много чести, если я буду даже говорить о нем…

— Напрасно ты так думаешь. Он хороший человек…

— Хороший, да для себя. Видали мы таких-то… Ну, да не стоит об этом.

Кубов вернулся в Шервож только после сенокоса и заявил дьякону, что покончил все дела в Березовке. Дьякон даже сел, точно его ударили палкой. Ну, не сумасшедший ли человек, а?..

— Бо-ол-ван!.. — проговорил он, наконец. — Если себя не жаль, так хоть бы скотину пожалел… Ведь деньги за неё даваны.

— Я скотину продал…

— Ах, ты… Нет, мало тебя бить, акробата.

— У меня теперь другая скотинка завелась.

— Это еще что за мода?.. Таракана черного сторговал по сходной цене?

— Около того… В восемь лошадиных сил паровую машину купил. Подержана она, ну, да починим как-нибудь. Восемьсот рублей дал, т.-е. половину наличными отвалил, а другую половину через год.

— Вот за другую-то половину тебя в острог и посадят, где неоплатные должники сидят. Так и следует… Эй, дьяконица!..

Дьяконица была скромное и очень невзрачное существо, всё поглощенное домашним обиходом и своим гнездом. Она вечно где-то возилась, что-то тащила, торопилась и в определенное время дарила мужу нового ребенка. Сам Келькешоз почему-то любил в трудных случаях ссылаться на неё: ужо, вот дьяконица моя задаст! Так было и теперь. Когда она показалась в дверях, дьякон торжественно провозгласил:

— Вот полюбуйся: новомодный арестант приехал. Хорош?…

Дьяконица так ничего и не сказала, а только повернулась и вышла.

— Видел? — заметил дьякон с торжествующим видом. — Она, брат, шутить не любит… Вон каким зверем посмотрела на тебя: разорвать готова. Да ты чему смеешься-то, отчаянный?..

— Подожди, дядя, другое заговоришь, — уверенно заметил Кубов. — А тетке я на новое платье куплю…

— Хо-хо… Не оставьте уж и меня, нижайшего!

Эта комичная сцена навела на Кубова невольную грусть. Ведь и другие так же посмотрят на него, хотя и не выскажутся с такой откровенностью.

XIV

Петр Афонасьевич изнывал от потребности высказаться и поделиться с кем-нибудь своей радостью. Он долго крепился, пока не выбрал своей жертвой Анну Николаевну. Время стояло летнее, рабочее, дохнуть, кажется, некогда, а он находил минутку, чтобы завернуть к старой приятельнице. Входил Петр Афонасьевич с каким-то таинственным видом, точно заговорщик, оглядывался и только после некоторых предварительных пустяков заводил речь о настоящем.