— Нехорошо, Сережа, забывать старое добро, — выговорила Марфа Даниловна. — В свое время старик сделал много тебе добра, да и не тебе одному, а всем.

— Это его обязанность, мама. В директора гимназии не назначают разбойников…

— Мама, ты не спорь с ним, — вступилась Катя. — Он это говорит только из духа противоречия… чтобы позлить меня… А мне решительно всё равно, что бы он ни говорил.

После окончания экзаменов была устроена восьмым классом традиционная прогулка. Петр Афонасьевич сам предложил, чтоб гимназистки ехали к нему в Курью — лучше места не найти.

— И самовар будет, и уху такую заварим с Яковом Семенычем, что одному архиерею только есть…

Это предложение, конечно, было принято с удовольствием, и даже сама Анна Федоровна согласилась принять участие в пикнике. Она больше всего на свете боялась сырости, а там была избушка — значит, всё могло обойтись благополучно.

В назначенный день в Курье всё было готово к приему дорогих гостей. У дедушки Якова Семеныча в плетеном садке уже ходили живые стерляди. Петр Афонасьевич мог приехать только к вечеру, а потому старик чувствовал себя лицом ответственным за всё. Гимназистки должны были приехать около двух часов дня, а он уже с двенадцати часов то и дело выходил на берег Лачи и присматривал из-под руки, не едут ли.

— Пусть повеселятся в последний-то раз, — бормотал старик, щуря глаза от солнца. — Молодо — зелено, погулять велено… Да и какая гулянка: чайку попьют, песенок попоют, ушку съедят. Известное девичье положение….

Нетерпение старика росло по мере приближения рокового момента. Каково же было его удивление, когда, вместо ожидаемой большой косной лодки, показалась маленькая однодеревка-душегубка, а в ней сидел дьякон Келькешоз.

— Старцу многая лета! — прогремел дьяконский бас еще издали.

«Вот не во-время-то принесло! — подумал Яков Семеныч. — Ах, как не во-время… Всю обедню у нас дьякон испортит».

— Ты это что же, старче, как будто и не рад мне? — басил дьякон, причаливая к берегу. — А я-то плыву да думаю: вот обрадуется старик…

— Как не рад… Всегда рад.

Произошла неловкая сцена. Яков Семеныч всё мялся и даже отвечал дьякону невпопад. Ах, испортит дьякон всё дело… Как это чудовище, генеральше Анне Федоровне показать? Еще как раз испугает.

— Да ты что жмешься-то, старче? — приставал дьякон. — Может быть, у тебя живот болит?..

— Нет, слава богу, ничего… только, значит, того…

— Ну, этого?..

— Маленько не во-время, значит… Уж я тебе прямо скажу: видишь ли, сюда приедут гимназистки справлять свое окончание, ну, с ними и генеральша приедет, Анна Федоровна. Значит, всё женский пол…

— А вы-то с Петром Афонасьевичем как?

— Наше дело сторона…

— Ну, и мое дело сторона… Я им еще такое закачу многолетие, что весь век поминать будут. Ничего, старче… Я не спесивый гость: меня хоть на лавку, хоть под лавку.

— Ах, дьякон, дьякон, что бы тебе в другое время приехать, право…

— Вот так приехал гость: проходите почаще мимо, без вас веселее. Погоди, старче, ведь с ними Огнев приедет, а мы с ним большая родня: вместе пешком путешествовали.

— Ты бы хоть спрятался в избушку, — советовал Яков Семеныч. — А то еще как раз напугаешь генеральшу… Старушка деликатная, а ты вон какой уродился.

Большая косная лодка причалила к Курье с веселыми песнями. Всех набралось человек двадцать и все были одеты по-новому, большинство — в простенькие ситцевые платья.