|
Этот звук вселил ужас в Юлия. Затем звук пропал и вместе с ним фагор. Поток животных продолжался, и в этом потоке бесстрашно вышагивали другие фагоры. Юлий и его отец, затаившись, ждали того часа, когда придется наносить удары, чтобы до-быть мяса, в котором они отчаянно нуждались. Перед закатом солнца снова подул ветер, поднявшийся, как и прежде, с покрытых снегом вершин Перевала, прямо в морды движущихся животных. Фагоры шли, наклонив головы и при-щурив глаза. С уголков рта стекала слюна, которая, мгновенно застыв, ложились лохмотьями на их груди. Небо было свинцовым. Вутра, бог неба, убрал свои световые мантии, и его царство покры-лось мраком. Пожалуй, он выиграл еще одну битву. Фреир показал свой лик сквозь темную завесу только тогда, когда коснулся горизонта. Ватные одеяла облаков сбились в кучу, и показался Фреир, который тлел в золоте золы. Он уве-ренно сверкал над пустыней – небольшой, но ярко светящийся, хотя диск его был в три раза меньше, чем размер его звезды-спутника Беталикса, тем не менее, свет, исходящий от Фреира, был сильнее, интенсивнее. Вскоре Фреир погрузился за край земли и исчез. Наступил сумеречный день, именно такой, какие преобладали зимой и летом. Именно та-кие дни отличали эти времена года от более жестоких сезонов. Небо было залито полусветом. Только в канун нового года Фреир и Беталикс вместе поднимались и вместе садились. А сейчас они вели одинокий образ жизни, часто скрываясь за облаками, этим клубящимся дымом войны, которую постоянно вел Вутра. То, как день переходил в сумерки, служило Юлию приметами, по которым он судил о по-годе. Скоро порывистый ветер принесет на своем дыхании снег. Он вспомнил напев, который нередко звучал в старом Олонеце. В нем пелось о волшебстве и прошедших делах, о красных развалинах и большом бедствии, о прекрасных женщинах и могучих великанах, о роскошной пище и вчерашнем дне, канувшем в небытие. Этот напев часто звучал под низкими сводами темных пещер на Перевале: Вутра в печали Уложит Фреир на дроги И кинет нас ему в ноги. Как бы в ответ на изменившийся свет по всей массе йелков пробежал озноб и они остано-вились. С ревом и мычанием они укладывались на вытоптанную землю, поджимая под себя но-ги. Для огромного бийелка подобная поза была недоступна, и они засыпали стоя, прикрыв глаза ушами. Фагоры стали собираться в группы, но некоторые просто бросались на землю и засыпа-ли, положив голову на круп лежащего йелка. Все спало. Два человека на выступе натянули на головы шкуры и, уткнув лица в локти со-гнутых рук, погрузились в сновидения. Все спало, кроме ненасытного облака насекомых. Все, что могло видеть сны, продиралось сквозь тягучие кошмары, которые принес с собой сумеречный день. В целом вся картина, где не было четкой границы между светом и тенью и где, казалось, все вопило от боли, больше походила на первобытный хаос, чем на стройное мироздание. Всеобщая неподвижность едва нарушалась медленным развертыванием утренней зари. С моря появился одинокий чилдрим, который проплыл в нескольких метрах над распростертой массой живых существ. С виду он казался лишь огромным крылом, светящимся подобно уголь-кам угасающего костра. Когда он проходил над йелками, они вздрагивали во сне. Чилдрим мед-ленно пролетел над скалой, на которой лежали две человеческие фигурки, и Юлий и отец также вздрагивали и подскакивали во сне, мучимые страшными сновидениями. Затем привидение ис-чезло, продолжая свой одинокий путь на юг, в страну гор, оставляя после себя шлейф красных искр, которые постепенно гасли одна за другой. Вскоре животные проснулись и стали подниматься на ноги. |
