Подошедшей к столику Мане Фейгель директор сообщает, словно читает по написанному:
— По постановлению Педагогического совета, воспитанница Фейгель Мария за благонравие и отличные успехи в науках награждается золотой медалью.
Среди выпускниц оживление. Маню мы все не просто любим, но уважительно любим, признаем ее превосходство над всеми нами.
Но директор уже сунул Мане аттестат и руку для пожатия:
— Поздравляю вас.
— Благодарю вас, — отвечает Маня, делает реверанс и отходит.
Становится уже скучно. Все одно и то же: выход каждой выпускницы к столику, вручение ей аттестата, рукопожатие директора, «поздравляю вас», «благодарю вас», реверанс и возвращение на место.
Жду своей очереди уже без всякого трепета — ведь все будет такое же, ничего нового…
А вот, оказывается, и нет! Когда директор вызывает меня и я подхожу к столику с аттестатом, меня все-таки ожидает новая подробность: рука директора оказывается холодной и слегка влажной — как большая сырая котлета!
Но вот аттестаты вручены. Директор слегка поднимает руку.
Сейчас он скажет речь.
— Поздравляю вас с окончанием курса наук. Будьте счастливы. Помните, что Россия — отечество наше — стоит на трех вечных основах: это православие, самодержавие и народность. Веруйте в бога, будьте хорошими семьянинками, избегайте зла. Да будет с вами мир и божия благодать…
Церемония кончена. Директор уходит, не взглянув в нашу сторону.
Мы в последний раз обходим классы, коридоры. Особенно сердечно прощаемся с Пингвином.
Тепло прощаемся с Мопсей. Она, бедняга, геройски борется со своим волнением. На лице ее пятна коричневого румянца; она поминутно подносит к губам нарядный кружевной платочек. Обнимает и целует каждую из нас — не только своих, из бывшего первого отделения, но и всех нас, из второго. Отбросив чопорное «вы», она говорит нам матерински:
— Ну, ну, Христос с тобой! Хорошая, хорошая девочка!..
Дай тебе, боже…
Вот и все. Весь выпускной праздник.
Нет, праздник, оказывается, впереди!
Внизу, в вестибюле, толпа народу. Мамы, тети, родные, младшие братья и сестры. Все они полны гордости за нас — ведь мы победили все трудности и выдержали все испытания!
Тут и Варина бабушка Варвара Дмитриевна Забелина.
И «тетечка» Мели Норейко, по обыкновению разряженная пестро, как попугай. Рядом с нею — Манина мама, Бэлла Михайловна, скромно одетая, приветливая, сияющая радостью за обеих своих дочек: Маню и Катеньку Кандаурову. Как васильки во ржи, цветут добротой наивные глаза «Фиктории Ифан», Люсиной мамы. Ей нелегко «выводить дочку в люди» — она, труженица, горбом и мозолями заработала сегодняшний светлый день!
Еще спускаясь по лестнице, я вижу в толпе родных мою маму.
Давно ли, кажется, привела она сюда меня, десятилетнюю, экзаменоваться в первый класс? Я тогда поднималась вверх по этой лестнице и, оглядываясь на маму, оставшуюся среди других мам, видела, как в ее дрожащих от волнения руках трепыхаются ленточки моей детской шляпы… Сегодня рядом с мамой стоит Сенечка с громадным букетом поздней персидской сирени. Папы, конечно, нет — в этот час он в госпитале, — но вместо папы пришел дедушка, мой милый, несносный скандалист дедушка. Он разглаживает на обе стороны бороду и строго смотрит на всех окружающих: всем своим видом дедушка напоминает о том, что человек должен быть человеком, а не свиньей! Завидев меня издали, Сенечка машет мне букетом в знак приветствия.
И, наверное, дедушка делает ему строгое замечание:
— Букет у тебя не для того, чтобы ковырять им в чужих носах!
Толпа выпускниц с их родными выливается на улицу. |