|
— Во всяком случае, еще ни один из нас не добивался этого, — сказал мужчина в синем костюме. — А пытались многие, можете мне поверить. — Здесь, в Рихланде, — сказала Корабелла за стойкой. Она откинула со лба светлые волосы, выставила грудь вперед и явно чувствовала себя «гвоздем программы». — Здесь есть научный центр и компьютер. Однажды я была там. На компьютере написано: «Ваша персональная доза». Марвин сфотографировал ее, и она повернулась к нему и засмеялась, как Мерилин, и когда говорила, подражала ее голосу. Никогда не угадаешь, сколько таких «звезд» нашли в публичных домах и разместили на страницах журналов. — Ну, я представилась, мистер Марвин, и компьютер спрашивает: «Где вы живете?» Я впечатываю: «Меса, штат Вашингтон». На экране появляется зеленая надпись: «Радиация от земли — двадцать шесть миллирэм в год». Марвин подумал: миллирэм здесь — такое же привычное слово, как пепси. Его знает каждый. — От жилого здания — семь миллирэм в год. Потом компьютер спрашивает о рентгеновских обследованиях — сколько мне уже сделано? Как часто я смотрю телевизор? Как часто я летала на самолетах? Что я ем и пью? И я смело впечатываю всю информацию, и все новые числа возникают на экране, и все по-идиотски, просто по-идиотски низкие. В конце сеанса компьютер спрашивает: «Далеко ли вы проживаете от ближайшей атомной станции?» — Корабелла безотрывно смотрела на Марвина сияющими глазами и говорила. — Я думаю, должен же быть прикол, — и печатаю: «Прямо возле ограды. В самом аду». Просто так, дурачилась. — И что же? — спросил Марвин. — Компьютер насчитал больше на целых три миллирэма, мистер Марвин, и это в самом аду. На рассказ Корабеллы отреагировали все. Даже маленькая собачка снова взвизгнула. — Таким образом, моя личная доза составляет 2168,15 миллирэм в год, — сказала Корабелла и посмотрела на записку, прикрепленную кнопками к внутренней стороне стойки. — У нас здесь есть два рентгенолога. У них на приеме я тоже была. Один определил на несколько миллирэм меньше, а другой — на несколько сот больше. Все заложено генетически, мистер Марвин. И у меня тоже. — А что у вас? — Лейкемия, — сказала Корабелла. — Нахожусь под постоянным медицинским наблюдением. Сейчас стало немного лучше. Так что доктор сказал, я могу прожить еще лет десять. Мне хватило бы в Голливуде и десяти лет, думала она. Больше не было и у самой Мерилин. — Нетипично, — сказала она. — Что нетипично? Корабелла энергичными движениями заправила в узкую черную юбку шелковую блузку. Грудь ее действительно была великолепна. — То, что у меня лейкемия. Она чаще бывает у мужчин. В Теннесси проходили крупномасштабные исследования — по поводу генетических дефектов, конечно, а не вреда, наносимого радиацией. Тогда и было установлено, что у мужчин чаще встречается лейкемия и рак головного мозга. У женщин — рак молочной железы. Я, как говорится, нетипичная. Она одарила Марвина яркой улыбкой, и он гневно ответил: — Почему вы делаете вид, что вас все устраивает? Почему не протестуете? — Протестовали уже тысячу раз, — проворчал какой-то рабочий. — Но для нас же было лучше прекратить это, — сказал Рэй Эванс. — И снова повторю всем, и тебе, Том, тоже. Уймитесь! Понимаете, мистер Марвин, многие из нас задолжали банку. Это нормально для Америки. И если кто-то начнет кампанию протеста против атомной станции и его поддержат, то он тут же потеряет работу и не сможет оплатить свои долги. Если он начнет доказывать, что болен, — потеряет зарплату, и банк расторгнет с ним кредитный договор. Я фермер, но и я должен в банке. Если я что-нибудь скажу о болезни — тут же останусь без кредитов. |
