— Но я же только тебе… — На лице Хункара вновь застыло прежнее туповатое выражение. — Ты же моя сестра, неужели ты пойдешь доносить на меня Удоду?!

— Конечно, я твоя сестра, — согласилась Соня. — Только ведь и Ална твоя сестра, а Эйдан — твой брат… — Она с лукавой усмешкой посмотрела на Хункар. — Ты и им расскажешь?

— С чего бы это… — проворчал Хункар. — Они — совсем другое дело.

Глава IV

Хункар не лукавил: их старшая сестра Ална и брат Эйдан, близнец Сони, совсем не походили на эту рыжую бестию. По своему складу он и сам больше был похож на них, нежели на свою младшую сестрицу. И трудно сказать, как он при своем характере и послушании связался с бандой Удода. Но что произошло, то произошло — время не течет в обратную сторону, и так получилось, что один из троих детей, на которых мать возлагала надежды, стал грабителем, — скорее всего, боги рассудили по-своему и решили, что сыну следует повторить путь отца.

Что касается Сони, то на ее воспитание Сиэри давно махнула рукой, не в силах совладать со строптивым и дерзким нравом и замашками, более подходящими какому-нибудь разбойнику, Нежели дочери почтенного семейства. Вот старшая Ална — просто пример послушания и благонравия! Ална во всем походила на мать: столь же неторопливая в движениях и мыслях, она не слишком интересовалась происходящим вокруг. С детских лет ее занимали всяческие таинства, она целыми днями могла рассматривать толстый, чудом сохранившийся в семье фолиант, в котором древний мудрец рассуждал о природе божественных сил, а художник нарисовал, как умел, их воплощение в виде удивительных и непривычных человеческому взору животных.

Там были Полярный Волк, совсем непохожий на волка, Серый Медведь и Буревестник, ничуть не напоминавшие могучего зверя и морскую птицу, а скорее вызывавшие в памяти ночные кошмары, когда приходят во сне зыбкие и расплывчатые тени и человек не может осознать увиденное.

Художник изобразил в этой чудной книге и Бога-Вепря, похожего на огромного волосатого и страшного человека, Гуллах, женщину-скорпиона, львицу с человеческой головой — все эти странные образы притягивали Алну, заставляя ощущать трепет и неясное томление.

Ей чудилось, будто она слышит их. Вернее, не воспринимает голоса дивных существ слухом, как все люди, а словно впитывает кожей. Мать, когда заметила непонятные пристрастия своей старшей дочери, подумала, что девочка заболела. И отвезла к какому-то не то шаману, не то колдуну, обитавшему в глухом лесу у Рабирийских гор.

В Аграпуре говорили, что он беседует с богами и ему дано понимать сокрытое от глаз и ума простых людей. Имя этого человека никому не было известно, узнала о нем Сиэри от своей соседки, которая шепотом, словно опасаясь, что их услышат, посоветовала показать ему дочку.

Келемет, когда Сиэри попросила у него денег на дорогу, с недоумением приподнял бровь, ибо больше всего на свете верил в крепость рук и остроту кинжала, а ко всяким там колдовским и знахарским штучкам относился подозрительно, однако перечить жене не стал, тем более, что в средствах стеснен не был.

— Поезжай, раз тебе так хочется, — усмехнулся он и дал жене нескольких провожатых из своих подельников, отпетых головорезов, на которых мог полностью положиться, а также приказал запрячь карету, здраво рассудив, что лучше потакать блажи супруги — спокойствие в семье стоит куда дороже, нежели пара десятков золотых.

… Путь был неблизкий, потому что шаман жил в самой отдаленной и глухой части Рабирийских гор. Когда они подъехали к месту, которое описала соседка, Сиэри, приложив ладони ко рту, прокричала те слова, которым ее научили.