В последние дни на борту «Сириуса» Кортни мучила легкая тошнота, и остановка на неделю дала ей возможность исследовать магазины и таверны, послушать характерный говор бостонцев, познакомиться с лучшими ресторанами и проводить с Адрианом долгие восхитительные часы перед ярко горящим камином. Это было приятное разнообразие после их вынужденного заключения на борту «Сириуса». За исключением редких прогулок по палубе и обычного обмена любезностями во время завтраков и обедов они почти не общались на виду у своих спутников. Только когда обитатели корабля погружались в сон, в дверь Кортни осторожно стучали, что означало окончание официальных отношений. И все равно ночи казались гораздо короче, чем дни, а так как молодые люди не могли наговориться, проведенное вместе время пролетало незаметно.

На берегу со всеми притворствами было покончено. Адриан снял номер в дорогом отеле и весь первый день провел в огромной мягкой постели с необыкновенно чувственной девушкой-пираткой. Днем они бродили по городу, и он накупил Кортни столько платьев и всякой одежды, что она даже начала проявлять интерес к витринам, мимо которых они проходили. Адриан познакомил ее с новой едой и с новыми обычаями; однажды он повел ее в оперу и весь вечер не сводил глаз с ее смущенного лица. Он восхищался ее незнанием вещей, которые для него были обычным делом: как нужно пользоваться вилкой и ложкой, как правильно сидеть, стоять и ходить. Кортни даже потребовала, чтобы он показал ей фигуры вальса, но этот урок закончился путаницей рук и ног на толстом ковре. И она постепенно научилась смеяться – или, во всяком случае, не скрывать свой смех и не расценивать его как признак слабости или малодушия. Как и подозревал Адриан, у нее был хрипловатый горловой смех, на который оборачивались прохожие и который мог бы согреть самую холодную душу. Этот смех окончательно покорил его.

Одновременно с тем, как к Кортни возвращалась способность смеяться, из изумрудных глаз исчезали недоверие и настороженность, которые почти постоянно присутствовали там в первые недели их бурных отношений, накатывая и отступая, как морской прилив. На борту «Сириуса» ей некуда было убежать от Адриана, негде было спрятаться. Она не могла слишком долго прятаться за своей ненавистью – каждый день ненависть затихала, а каждую ночь оживала вновь, но только до того момента, пока не раздавался тихий стук в дверь. Кортни все еще спорила с Адрианом, все искала способ проверить его, но Адриан так решительно прорывался сквозь последние оборонительные рубежи, что она была вынуждена сдаться. Он очень боялся того, что ожидает Кортни в Норфолке, но, с другой стороны, был с ней честен, как с самим собой. Единственным маленьким послаблением себе была его ложь о кодовом имени, необходимая, чтобы завоевать доверие и откровенность девушки. Возможно, было ошибкой скрывать это имя от Кортни, но Адриан знал, что, если она узнает правду о Морском Волке, он потеряет и больше не получит шанса завоевать снова. Ее искренняя преданность иногда даже пугала его, и он понимал: если она будет поколеблена или грубо уничтожена, Кортни никогда больше не выйдет из своего панциря.

По обоюдному молчаливому соглашению они никогда не заводили разговоров ни о Норфолке, ни о Гаррете Шо, ни о Дункане Фарроу... ни о Деборе Лонгуорт Эджком. Они знали, что «Каролина» обогнала их где-то в Атлантике и, не имея необходимости останавливаться в Бостоне, должна была на две недели раньше «Сириуса» прибыть в Норфолк. Семья Адриана и Дебора ждали его прибытия, как ждали и публичные поздравления.