Меж огней мелькали полуголые тела, сверкало занесенное оружие, раздавалось пение, бренчали струны. Воины плясали крока-мол.[23] Харальд хотел было присоединиться к ним, но ноги не повиновались ему. Снова явилось смутное беспокойство. Вспомнив, что Снэфрид удалялась не в восточную часть дома, в крыло женщин, а в противоположную – к выходу, Харальд поразился, почему сразу не отметил этого. Подавшись вперед, он заставил себя взглянуть в сторону выхода. Там, на высоких подставках, пылали два светильника с тюленьим жиром. Закрывающая прямоугольник двери ткань была откинута, и Харальд мгновенно похолодел, заметив стоящего в дверном проеме мужчину. Перед глазами конунга мелькали тела пляшущих, метались тени, стелился едкий дым, но даже неяркого пламени светильников хватило, чтобы узнать эту возвышавшуюся над головами большинства присутствующих фигуру, мощные квадратные плечи, длинные, до плеч, волосы, чисто выбритый надменный подбородок… Ролло! Его заклятый враг Ролло! Он не мог ошибиться! Даже пряжка плаща расположена с левой стороны, дабы не мешать левой руке выхватывать из ножен меч, а кому не известно, что Ролло – левша! Какую же дерзость имеет этот мальчишка, явившийся на пир к своему недругу и теперь стоящий у входа прямо глядя в лицо конунга! В пламени светильников в его взгляде мелькает что-то волчье, свирепое. Харальд в одно мгновение подумал, что Ролло пришел отомстить и теперь сожжет конунга со всеми приспешниками в его усадьбе. Но зачем тогда он вошел сюда?

И тут же он получил ответ. Снэфрид, светлая Снэфрид приблизилась к Ролло, и тот накинул ей на плечи меховой плащ. Она сразу же, не оглядываясь, вышла. Ролло же на миг задержался, и Харальд увидел, как его хищные зубы сверкнули в усмешке.

Харальд попытался броситься следом, закричать, но не смог, лишь захрипел, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Он сумел лишь пнуть Регнвальда, но тот, так и не просыпаясь, сполз со скамьи. Лихие напевы крока-мола сливались с криками:

– Конунг пьян! Конунг пьян! Слава Харальду Прекрасноволосому!

Под эти вопли Харальд уронил лицо на полуобглоданную кабанью тушу и погрузился в тяжелый наркотический сон.

На дворе стояла глухая морозная ночь. Объевшиеся псы даже не залаяли, заметив скользящие человеческие тени. Скрипел снег, клубился пар от дыхания. Люди беспрепятственно миновали постройки, никого не встретив, и Ролло с облегчением снял руку с рукояти меча. Снэфрид услышала его вздох и тихонько засмеялась, прильнув к своему спутнику.

– Сейчас самое время сжечь их – всех.

– Нет, – отрезал викинг. – Там Регнвальд и братья.

Не замеченные никем, кроме ущербной луны, они достигли зарослей ельника, откуда доносилось позвякивание сбруи привязанных лошадей. Из-за сосны показались фигуры ожидавших их воинов, вооруженных копьями, со щитами, переброшенными за спины.

– Хвала Одину![24]

Ролло лишь рассмеялся, похлопывая коня по холке. У викингов были не маленькие лохматые норвежские лошадки, а длинноногие, сильные кони с Рейна. Такие стоили очень дорого, и их было совсем мало в стране.

– Все позади, Бьерн. Главное, что мне удалось послать Харальду последнее приветствие, теперь он знает, кто похитил у него его дису брачных уборов.[25]

Бьерн, друг и побратим Ролло, воин-скальд, тут же начал сочинять вису, но пожилой викинг, носивший поверх меховой шапки рогатый шлем, раздраженно прикрикнул на него:

– Чем скорее мы уедем, тем милостивей к нам будут норны![26]

Он покосился на женщину.