В конце концов, этот сектор будет по-прежнему граничить с Доминионом и объединять новые миры.
Взгляд ее был слишком пронзительным для таких юных глаз.
— Вы становитесь весьма важным человеком, не так ли, Ваше Превосходительство? — Тон ее голоса был если не ледяным, то, во всяком случае, весьма прохладным.
Саракоглу полностью углубился в отрывание лепестков от цветка фуксии. Куст циниамона — итрианского растения — наполнял воздух нежным ароматом.
— В общем, да, — сказал он. — Я не хочу быть нечестным с вами, донна, выказывая ложную скромность!
— Сектор будет расширяться и реорганизовываться. Вы, возможно, получите награды или рыцарские отличия. И, наконец, вполне вероятно, будете отозваны домой с предложением стать одним из сверстников.
— Мечты не возбраняются никому!
— Вы способствовали началу этой войны, губернатор!
Саракоглу провел ладонью по лысой голове. «Отлично, — решил он. Если ей совершенно безразличны те шаги, которые я предпринимаю по отношению к ней, если ей безразлично, что из-за нее я послал отказы Хельге и Генриетте (конечно же, слухи об этом достигли ее ушей, хотя она не сказала ни слова и ничем не выдала своей осведомленности) — что ж, я, возможно, смогу вернуть их, или, если они не захотят вернуться, недостатка в других не будет. Несомненно, эта моя мечта о ней — просто вечное мужское нежелание признать, что я старею и толстею. Но мне давно уже известно, что является лучшим лекарством от разочарования. Но как мило она выглядит среди цветов».
— Я способствовал тому, чтобы привести это дело к удачному концу до того момента, как оно приняло бы дурной оборот, — сказал он ей. Итриане не святые. Они следуют всегда своим интересам, насколько это позволяют им ресурсы.
— Было принесено много человеческих жертв.
— Донна, я принес Земле присягу!
Она все еще испытующе смотрела на него.
— Тем не менее, вы должны были сознавать, что это означает для вашей карьеры, — сказала она по-прежнему спокойно.
Он кивнул:
— Конечно. Но поверите ли вы мне, если я скажу, что это не упростило все для меня, а усложнило? Я думал, я действительно считал, что рекрификация границ будет благим делом. Да, я думал, что способен на большее, нежели на выполнение обыденной работы: вначале перестройка здесь, потом, если удастся, работа в политическом совете, где я смог бы провести в жизнь ряд реформ. Должен ли я был отказаться от этого дела, боясь показаться самодовольным? И неужели я так нехорош тем, что мне нравится моя работа?
Саракоглу опустил руку в карман, ища портсигар.
— Возможно, ответ на эти вопросы — «да», — закончил он. — Как может быть уверен простой смертный?
Луиза подошла к нему немного ближе.
Сердце его скакнуло, но он заставил себя удержать на губах жалкую полуулыбку.
— О, Экрэм!.. — Она запнулась. — Простите, Ваше Превосходительство!
— HЕт-нет, это большая честь для меня, — сказал он.
Она не намекнула ему, чтобы он называл ее по имени, но сказала, улыбаясь сквозь слезы:
— Я прошу прощения за эти мои намеки, я вовсе не это имела в виду. Я бы ни за что не пришла бы сегодня сюда вечером, если бы не знала наверняка, что вы. Честный человек!
— Я едва надеялся на то, что вы примете мое приглашение, — сказал он ей с отмеренной долей печали в голосе. — Вы могли бы праздновать это событие в кругу молодежи!
Бриллианты в ее волосах остро вспыхнули, когда она покачала головой.
— Нет, только не по такому поводу. |