|
Вот и представьте себе, что отправились вы в горы, смотреть на звезды. Ночь. Вы лежите и вглядываетесь в алмазные россыпи далеких звезд. В ночной траве шуршат скорпионы и тарантулы. Где-то неподалеку начинают свою жуткую поминальную песнь шакалы. Собственно, им все равно кого поминать, но в эту ночь вы почему-то начинаете осознавать, что они поминают именно вас. И конечно же начинают приходить в голову разные страхи и ужасы. Вы понимаете, что именно сегодня на редкость беззащитны, любой снежный человек может утащить за перевалы на холодные вершины, в ближайших мазарах начинают постукивать косточками оживающие мертвецы, в небе кружат летучие мыши, обожающие человеческую кровь, а уж возможность нападения снежного барса этой ночью вам кажется просто невинной и обязательной шалостью домашнего котенка.
Вот так примерно и чувствовал себя Лютиков. Только для него все возможные опасности исходили от живущих в Бездне демиургов. Ведь, в сущности, что такое Бездна? Скопление миров, разбегающихся друг от друга, и не только потому, что в тесноте невозможно жить. Редко какие демиурги уживаются с другими. Если ты сам начинаешь строить и перестраивать миры, то вполне естественно, что твоя личная точка на это самое строительство начинает кардинально расходиться с точками зрения других демиургов. Зря, что ли, Лев Николаевич Толстой в конце жизни начал переписывать Библию? Он ведь и до Шекспира добраться мечтал. Было такое, было! А Иван Алексеевич Бунин в свою очередь приглядывался к графу Толстому. Очень уж ему хотелось увидеть мир, выстроенный из чистого и прозрачного текста без безобразных толстовских длиннот. Демиурги всегда со странностями. Одному лаконичность не нравится, ему обязательно необходимо, чтобы верхушки созданных им гор светились молочно и призрачно, медленно наливаясь рассветной алостью, а потом вдруг расступились и пропустили в черные и еще усыпанные крупными звездами небеса сверкающий диск солнца. А другие за особыми красотами не гонятся. Им главное, чтобы солнце выплыло из-за угольно-темных угловатых гор и осветило бедный и лишенный красок мир. Разные точки зрения на один и тот же предмет и заставляют демиургов держаться в одиночестве и подальше друг от друга. А в результате галактики разбегаются, Вселенная расширяется, а энтропия, как ей и полагается, все растет. Вглядываясь в черное пространство, заполненное звездами, Лютиков приходил постепенно к мысли, что все во Вселенной воссоздано Словом, да и сама Вселенная казалась ему миром, созданным из тысяч и десятков тысяч слов, каждое из которых обладало всемогуществом. Что происходило в Раю? Ничего особенного не происходило. Поэты писали стихи. Прозаики трудились над рассказами, повестями, романами и новеллами. Главное, чтобы все устремления были к светлому будущему. Талант должен прославлять Царствие Небесное, вот все и писали, только каждый в Царствие Небесное вкладывал свое понятие, каждый видел его по-своему. Особой беды в том не было. Предполагать мог каждый, а вот располагать мог только один. Вот это Лютикова и бесило. Все говорили, что трудно быть независимым демиургом, Лютикову же казалось, что назначенным демиургом быть еще труднее. Потому что независимый демиург творит лишь из собственных представлений о мире, а назначенный демиург всегда обязан исходить из представлений чужих. А тот, кто демиургом не считался? Каково было ему? Демиург создает свой мир, ученик или подражатель опираются на чужие фантазии. И тут сколько бы муза руками ни помавала, помощи от нее дождаться трудно. Тут уж либо уходи из Рая, либо твори, как тебе говорят. Понятно, что постепенно перед Лютиковым вставала проблема выбора. Прав был староста Сланский, стоять у Бездны на краю опасно, голова может закружиться, а уж в грех гордыни впасть было еще проще. Доставали доброхоты. Всегда найдется десяток людей, которые точно знают, как тебе надо писать и как тебе писать не надо. |
