Ему с юных лет нравились пронзительные строки Николая Тихонова:

Лютикову очень нравился молодой Тихонов, когда тот еще был налит весь марсианской жаждою творить. И если покопаться в душе Лютикова и никому о том не сказать, то мы увидим, что еще больше ему нравились удивительные строчки Тихонова из стихотворения «Сваты».

Он и сам пробовал так писать, только редакторы его не понимали. «Выпендриваешься, Лютиков», — говорили они. Только редактор может назвать выпендриванием состояние души. Редактор или педагог типа Мариванны, которых в школьные годы Лютикова тоже хватало.

Поэтому конфликт уже обозначился, он был намечен прежней земной жизнью поэта, и надо было только ждать, когда время сделает его обязательным и неизбежным. Музу вот только жалко было! В конфликтах всегда страдают совершенно невиновные лица.

Самому Лютикову это было все равно. Не все ли равно где? Коньяк вот только Лютикову было жалко. Коньяк был действительно хороший. А к хорошему как это уже известно, привыкают быстро.

Кроме всего уже сказанного выше, такая еще выходила штука. Творчество требовало одиночества. Ему были противопоказаны различные сборища в виде семинаров, творческих объединений или пленумов, которыми сопровождалась деятельность Союза писателей.

Лютиков этого при жизни не понял. Он-то думал, что стремится к единению с писателями, только смерть помогла ему сообразить, что стремился он к признанию. А единение и признание единомышленниками это две разных вещи. Единение предполагает слияние душ и превращение их в тот конгломерат, который в общем усилии горы сдвигает. Признание единомышленником означало допуск к столу. Отныне ты равный среди равных, если, конечно, не станешь забывать, что некоторые равнее тебя. Секретарь писательской организации, например, или классик, которого таковым уже если не признали, то собираются признать.

Большинство из вошедших в союз творческих людей уже давно поняли, что творчество требует уединения и отстраненности. Общим кагалом они решали совсем другие задачи.

Каждому должно быть ясно, если хочешь выпить, сходи к другу. Сядете, укупорочку с бутылочки снимите, поговорите по душам за жизнь и за творческие неудачи. Более грандиозные мероприятия превращаются, как правило, в попойки или в деление славы. Если славу делить не надо, то делят все остальное — от должностей в творческих союзах и почетных командировок до дачных мест. «Товарищи! А почему Евграфову место у воды выделили? Он только первую книгу написал, а у меня уже три вышло и в сборниках я каждый год печатаюсь. Только ему почему-то место у воды, а мне почти на выселках! Так нельзя, товарищи!»

Лютиков с этим согласен был. Так нельзя.

Дачи граждане писатели пусть покупают в общем порядке и на общих основаниях, в творческие командировки пусть ездят за свой счет, а вот руководящие посты им всем надо запретить занимать раз и навсегда. Для этого творческие союзы должны быть и в самом деле добровольными. Нравится народу по праздникам вместе водку пить, пусть собираются и пьют. Но надо внимательно наблюдать. Как только у поддатых писателей возникнет желание подвергнуть критике своего собрата или пуститься в дрязги, эти желания надо сразу жестко пресекать, вплоть до расстрела особо настойчивых.

В этом его утвердили события, произошедшие незадолго до его кончины.

Несколько десятков предприимчивых московских сатириков создали творческое объединение, которое назвали «Школа Гоголя». Откровенно говоря, это объединение понадобилось лишь для того, чтобы доказать заносчивым и высококультурным петербуржцам, что московская школа все-таки выше и сатира этой школы бичует недостатки более хлестко, чем это делают сатирики Северной Пальмиры. Естественно, что жители Питера, в пику москвичам, создали семинар Семена Альтова.