Радушным жестом Лютиков пригласил гостя за стол.

Кроликов-Зарницкий взял в руки бутылку, внимательно осмотрел коньячную этикетку на ней и выразительно вздохнул:

— А у меня только водка, Владимир Алексеевич. — Тут же лицо его просияло. — Но зато ее много!

— Выпить не желаете? — предложил Лютиков.

Кроликов-Зарницкий налил себе в рюмку, поднес рюмку к крупному носу с большими широко раздувающимися крыльями ноздрей и долго смаковал аромат напитка.

— За знакомство, — провозгласил он. Выпили.

Кроликов-Зарницкий увлажнившимися глазами посмотрел на хозяина дома, поднес к носу согнутый указательный палец и некоторое время нюхал его.

— Православный? — немного сдавленно спросил он. Лютиков с легким сердцем подтвердил это.

— Слава Богу, — проворчал гость и, уже не дожидаясь нового приглашения, плеснул себе в рюмку. — Приятно посидеть с православным христианином. Если бы вы знали, дорогой мой, как надоело засилье жидов в искусстве! Боже мой, как надоело! При жизни настоящим русским поэтам не было проходу от разных там Мандельштамов, Пастернаков, Бродских, думал, умру, и все кончится. Как не так! Вы знаете, кто у меня здесь в соседях? С правой стороны у меня Голдберг, он печатался при жизни под псевдонимом Иванов, с левой меня достает Аренштадт! Дорогой мой, вы не представляете, как это меня угнетает! При жизни я радовался смерти каждого еврея, теперь молюсь, чтобы умирало как можно больше русских. И вот Бог услышал меня, он прислал мне вас!

Вы себе представить не можете, как я радуюсь вашей кончине! С музой своей познакомились? Как ее зовут?

— Ее зовут Нинель, — честно признался Лютиков.

Лицо русского поэта Кроликова-Зарницкого помрачнело.

— Однако, — проворчал он. — Вас это не наталкивает на нехорошие мысли? Нинель… Что за странное имя? От него отдает… Сами должны понимать, родной мой! Вас покупают! Откровенно скажу вам, жиды вас покупают! Поэтому и музу с таким странным именем подсунули. У простого русского поэта и муза должна носить исконно русское имя, в котором невозможно будет увидеть что-то предосудительное. Берегитесь, Володя, в этом есть какая-то мрачная знаковость!

— А как зовут вашу музу? — поинтересовался Лютиков.

По природе он был интернационалистом, еще со школьной скамьи, где в его классе учились дети девяти национальностей, в том числе и такой редкой, как караколпак. Поэтому он с понятным интересом наблюдал за волнением своего гостя.

— У моей музы имя исконно русское, — гордо объявил тот. — Мою Музу зовут Алиной. Да, — повысил он голос. — И не надо улыбаться, дорогой мой, не надо! Истинно русское имя! Еще Александр Сергеевич писал в своей гениальной поэме «Руслан и Людмила»:

А уж Александр Сергеевич как истинно русский поэт знал, о чем пишет! Александр Сергеевич был гением, а гении, милый мой, гении никогда не ошибаются!

— Наверное, — простодушно сказал Лютиков. — Только боюсь, вы не слишком внимательно читали поэму. Ту женщину звали Наиной. А герой, который рассказывает о ней, сам говорит, что он природный финн. Только мне кажется, что он все-таки врет, ведь дальше он признается, что гнал свои стада на темный луг, волынку надувая. А волынка — это уже Шотландия. С чего бы финну на волынке наигрывать?

Ноздри Кроликова-Зарницкого гневно раздулись. Гость встал.

— Эге, — зловеще сказал он. — Вижу, что ты за птица! Пушкина под сомненье ставишь? Да кто ты такой? Кто, я спрашиваю? Кто дал тебе право судить великие строки гениального поэта? Нет, не зря, не зря тебе в музы Нинель определили, чую в тебе что-то такое, что не дает тебе права примкнуть к православным поэтам! Смотри, Лютиков, с огнем играешь! Опалит тебя пламя русского гнева!

Закончив свою тираду, гость не забыл лихо опрокинуть рюмку коньяка, еще раз ненавистно оглядел хозяина дома и вышел, с нарочитой силой захлопывая за собой дверь.