Он осторожно обнял ее, поцеловал в щеку. Прошептал:

— Этого никогда не будет. Я что-нибудь придумаю. Я обязательно раздобуду денег, и тебя прооперируют…

Последние фразы, сказанные Ириной, долго не выходили из головы Аркадия. Она всюду мерещилась сидящей в инвалидной коляске: и пока он наедине разговаривал с доктором, и пока шел пешком из клиники, и когда метался по крохотной квартирке…

Врач отдал ксерокопию заключения, перечень показаний для нейрохирургического вмешательства, два экземпляра типового договора с уже внесенными фамилиями и общим счетом за медицинские услуги. Сумма набиралась очень внушительная, но, по словам доктора, без операции рассчитывать на выздоровление Ирины было бессмысленно.

Матери Серебров поведал лишь часть из невеселых новостей, да та и без слов догадалась о беде. Утерев платком глаза, протянула сотню:

— Возьми, сынок. Сходи, купи себе водки, а не то сердце прихватит. Об одном только прошу: выпей дома. Я и закусочки приготовлю…

Поздно ночью он проснулся, будто от резкого толчка. Несколько секунд бешено вращал глазами, пытаясь сообразить, где он и который час. Потом тяжко встал, нащупал ногами тапочки…

Рядом с кроватью что-то упало, покатилось. Включив небольшую лампу в изголовье, увидел бутылку с остатками водки. Подняв, аккуратно поставил на тумбочку. И поплелся на кухню к водопроводному крану — во рту и в горле пересохло, в брюхе горело…

После демобилизации такое случалось часто: во сне он будто разговаривал с собственной совестью. Точнее, не разговаривал, а оглашал обвинительную речь. А та, загнанная в угол прямыми и бьющими наотмашь фразами, оправдывалась.

— Меня угораздило родиться и жить в удивительной стране! Ей вечно чего-то не хватает, и вечно находится раздражитель — вне границ или в собственной утробе. Она постоянно ищет врагов и с кем-то воюет!

Совесть еле слышно отвечала:

— Ну, ты же сам говорил: когда в руках власть — нечем взяться за ум.

— Мне не до шуток.

— Понимаю. Тем не менее, ты — часть этой страны. И ты один из тех, кто считает ее великой. А великая держава не может жить со всеми в мире — это аксиома. Кроме того… ты никогда не произносил этого вслух, но всегда был уверен: автократические режимы обязаны иметь внешнего врага, чтобы крепла поддержка изнутри. И это — тоже незыблемое правило.

— Слишком много правил для простого офицера спецназа. И слишком заумно… Но я всегда был на ее стороне и помогал в любых начинаниях! Прошел все горячие точки, побывал в плену, заполучил две контузии, четыре пули и два осколка. И ни разу не усомнился в ее правоте! Почему же она меня ненавидит, и относиться как к пасынку — как к лишнему рту в семье?!

— Не будь мелочным, ведь государству некогда заниматься каждым в отдельности.

— Я ощущаю себя отработанным материалом. Мной воспользовались: отняли лучшие годы, лишили сил, выжали до капли всю кровь и выбросили на свалку — за высокий забор. И теперь я могу себе позволить только одно: взирать сквозь щелку этого забора на блеск и великолепие жизни, построенной за мой счет. Я надеялся, что Родина излечит мою израненную душу, даст глотнуть свежего воздуха и сменит пропитанный потом мундир на свеженькую гражданскую сорочку. А на самом деле мне вкололи сильное обезболивающее и обрядили в смирительную рубашку…

Странные диалоги с виртуальной совестью могли продолжаться часами.