Откуда, в самом деле, Шассиму знать такие вещи!
— Спроси у неё, — предложил целитель.
— Кто ты? — спросил Унэн, держа Книгу перед собой. Он по–прежнему не ожидал ответа и чувствовал себя немного неловко. Словно ребёнок, застигнутый взрослым в самый разгар приключений в воображаемом мире. Когда жалко оставлять мир, в который так хорошо вжился, и невозможно объяснить взрослому, что этот мир действительно существует.
Книга открылась с такой силой, что монах едва удержался на ногах. Сама собой перелистнулась на последнюю нетронутую страницу. И новым, неровным детским почерком незримая рука принялась выписывать слова.
«Я… не знаю…»
Слова вспыхивали ярко, словно молнии; каждое из них раскатывалось внутри головы — так, что едва хватало сил терпеть. Флосс пошевелился за плечами у Унэна и, кажется, что–то сказал. Но монах не расслышал его слов: после раската грома невозможно расслышать тихий шёпот.
— Чего ты хочешь? — крикнул Унэн, не в силах расслышать собственный голос.
…Айзала, стоящая у алтаря и читающая гимн, замерла, словно ей неожиданно перестало хватать воздуха. Она тоже услышала эти слова; ей, в отличие от монаха, была слышна и интонация. Тот, кто говорил это, был испуган, смертельно испуган. Словно ребёнок, потерявшийся в тёмном лабиринте и неожиданно услышавший чей–то голос.
«Я… хочу домой…»
Теперь и Унэн услышал нотки ужаса. Тот, кто говорил, был на грани истерики. Было страшно представить себе, что может натворить испуганное существо подобной силы.
Тот, кого теперь именовали Первым, а ранее — Третьим, и кто давным–давно забыл своё настоящее имя, тоже вздрогнул, услышав раскаты исполинского голоса. Голоса, приходившего из мрака, в котором кончается всё, и откуда не возвращаются.
«Домой…»
Картина возникла перед глазами флосса и монаха — кружащийся водоворот, невероятных размеров, могучий и уходящий неведомо куда, и Книга — едва заметная щепочка, которую затягивает всё глубже и глубже.
«ОСТАВЬ ЕЁ В ПОКОЕ!»
Вопль был настолько неожиданным и пронзительным, что Унэн вздрогнул.
Книга выпала у него из рук и сама собой захлопнулась. Тут же смолкло густое, испуганное дыхание великана, чей голос только что сотрясал разум, и всё вокруг встало на свои места.
— Это ты? — обратился монах к нервно моргающему флоссу. Тот утвердительно мотнул большой головой. Унэн поморщился и два счёта избавился от неприятных ощущений, точно нажав указательными пальцами на правильные точки у висков.
— Я, — слабо проговорил Шассим. «Уши» его тихонько двигались — флоссу было нехорошо.
— Думал, что у меня голова лопнет, — признался Унэн, осторожно укладывая Книгу в рюкзак.
— Я тоже, — отозвался флосс. — Видел бы ты себя… Глаза остекленевшие, вид перепуганный. Я стал опасаться, что не смогу докричаться. Ну что, уходим?
— Уходим, — кивнул монах и бросил последний взгляд на едва различимый рисунок на глянцевой поверхности портала. Ребёнок, подумалось ему. Ребёнок, потерявшийся во тьме. Что бы это значило?
Спустя какую–то минуту голова вновь раскалывалась от боли.
…Хиргол, потерявший счёт времени и едва державшийся на ногах, тоже вздрогнул, услышав чудовищный голос. Пока он тщетно зажимал уши, стремясь избавиться от этого кошмара, горностай убежал за пределы досягаемости.
Однако стоило последнему громоподобному звуку затихнуть, Хиргол неожиданно понял, что видит в темноте. Всё вокруг то вспыхивало призрачным зеленоватым свечением, то вновь становилось чёрным. Постепенно мерцание яркости прекратилось, и всё стало чуть зеленоватым — не самый приятный оттенок, но видеть можно. |