— Драка будет? — Элен нисколько не встревожилась, когда я рассказал ей о митинге.

— Надеюсь, обойдется. Там будет мэр.

— Тогда надену новую шляпку. — Величавое сооружение из крашеных перьев, плод творческих усилий некоей шляпницы.

Мы встретились с Леггетом в условленном месте: у кирпичных обломков недавно рухнувшей стены перед недостроенной гостиницей Астора.

Элен насмешливо посмотрела на Леггета.

— Ну, как насчет Луны? — Она показала на красноватый диск над недостроенным фасадом отеля. — Вы читали в «Сан» о том, кто ее населяет?

Леггет засмеялся.

— Чистейшее надувательство.

— Вы просто завидуете «Сан», — сказала Элен.

Она была права. Леггет завидовал. Все нью-йоркские редакторы завидуют грошовому листку, который заколачивает большие деньги, изо дня в день преподнося публике какую-нибудь сногсшибательную новинку. Сейчас «Сан» печатает серию статей о жизни на Луне, как ее увидел в телескоп английский астроном; абсолютная чепуха, а простачки клюнули.

Митинг в парке муниципалитета, конечно, оказался скучным. Ораторы один за другим осуждали аболиционистов, так как рабы — это собственность, а собственность священна. Весьма превозносили недавний приказ президента Джексона почтовым служащим — уничтожать всякую аболиционистскую литературу, какую они сочтут подстрекательской. Леггет отнесся с поразительной терпимостью к тому, что президент ограничивает свободу слова. Но все радикалы вроде Леггета легко отказываются от принципов, когда это им на руку, осуждая подобную легкость в других. Это во мне Старожил говорит. Становлюсь консервативным и нетерпимым.

Элен разочарована: митинг прошел без драки.

— Шляпа цела, конечно, но все же стычка не помешала бы. Ну, я пошла домой.

Я удивился. Она ведь хотела провести вечер с нами.

— Нет, нет. — Она говорила решительно. — А вы ступайте.

Мы подошли к воротам парка. Громадный лунный диск поднялся еще выше и по-прежнему отсвечивал красным… у лунных жителей война?

Я настоял на своем и проводил Элен до нашей улицы. Расстроился, что она (нет, надо быть предельно точным)… я обрадовался, что она идет домой (да-да, лишь себя мне клясть за глупость), что мы с Леггетом погуляем, как когда-то, в былые денечки.

Возле рынка Элен пожелала нам спокойной ночи. Она пошла к дому, и шляпка на ее голове колыхалась трогательно и нелепо. У двери она остановилась, помахала нам на прощанье. Скрылась в подъезде, а мы с Леггетом наняли экипаж и отправились в Воксхолл-гарденс.

Я выпил чересчур много пива и вернулся домой в полночь. Осторожно, стараясь не шуметь, зажег свечу; разделся в прихожей, пробрался в спальню и нырнул в пустую и холодную постель.

Элен оставила записку, она приколола ее, как медаль, на грудь манекена: «Я ухожу. Не ищи меня нигде. Завтра принесут молоко, я задолжала разносчику за две недели, заплати, я все забываю расплатиться и хочу сказать, что я прошу меня простить. Элен Джуэт».

Я гляжу на записку и думаю только о том, к чему относится это «прошу простить». За что? Что уходит? Или что забыла расплатиться за молоко?

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Мадам Таунсенд была откровенна.

— Да, Элен здесь. И не хочет вас видеть.

Комната, нет, молельня мадам Таунсенд, уставлена вазами с осенними листьями. Несмотря на волнение, я подивился, уж не рассталась ли она с Буддой (золотой идол исчез) и не обратилась ли к Пану или другому земному духу.