— А ты?

— Не знаю. — Я не собирался рассказывать Сэму, что Каролина не испытывает ни малейшего желания видеть Америку, мечтает поселиться близ Станса в Унтервальдене, в Швейцарии, где расположен замок Тракслеров. К сожалению, Швейцария слишком безмятежна, слишком романтична, на мой сегодняшний вкус. Я уже не интересуюсь розами и мавританскими арками. Я интересуюсь политической ситуацией в Неаполе (а ведь когда-то дела Таммани нисколько меня не занимали!). Я с нетерпением жду следующей революционной волны, которая так же неизбежна, как новое извержение дымящегося Везувия. А когда она накатит… что мне делать? Я выбегу на улицу и залаю. Такова моя натура. Пока Леггет превращается в прах, я превращаюсь в Леггета.

Свортвут говорил о Леггете:

— Надо отдать должное Мэтти Вану: он не помнил зла. Когда газета Леггета разорилась, Мэтти Ван назначил его посланником в Гватемалу, хотя его никто об этом не просил.

— Но Леггет всегда поддерживал президента.

— Вовсе не всегда. — Сэм подмигнул. Потом отпил изрядный глоток, и в тоне его появилась сентиментальность. — Бедняга. Так и не попал в Гватемалу.

В мае прошлого года, когда Леггет умер, я написал его вдове, и та ответила пространным письмом; к несчастью, мешок, в котором было письмо, попал в воду в заливе Салерно, и чернила расплылись. Я так и не знаю, от чего Леггет умер, хотя догадаться нетрудно.

— Ты можешь остановиться у нас, — сказал я, сообразив по огням на площади, что шествие начинается и скоро мне придется представлять мою страну.

— Нет, нет. Спасибо. Я останусь на борту. У меня подобралась отличная английская команда. Прекрасный капитан — тоже англичанин, большой любитель виста и бренди.

— Я должен приступить к своим обязанностям, — сказал я.

Сэм встал.

— Народ тут, кажется, приветливый. — Его мало интересуют иностранцы.

Каролина уже спустилась на площадь, и мы с Сэмом прошли вдвоем тысячу ступенек по пути к центральной площади. Зеленое небо соприкасалось с зеленым морем, у них были общие звезды и лунный серп.

— Что с твоей книгой о полковнике Бэрре?

— Жду, когда мистер Дэвис опубликует его биографию.

Два года назад Дэвис издал дневники полковника, и, хотя многие места он опустил, книга все равно шокировала американскую публику, и репутация полковника стала еще ужасней, чем раньше.

Свортвут промолчал. Глубоко вздохнул. Он был уже пьян.

— Он очень любил тебя, полковник, очень любил.

— А я любил его. — Не желая говорить с Сэмом о полковнике, я быстро пошел вперед и поздоровался с крестьянской семьей, которая обогнала нас, торопясь на праздник.

— Да, сэр, он любил тебя больше всех… или почти больше всех.

— Рад слышать. — Я наклонил голову и зашагал быстрее.

Свортвут старался не отставать.

— Кстати, полковник написал Мэтти Вану о тебе… со Статен-Айленда.

— Знаю.

— Просил его присмотреть за тобой. И еще просил устроить тебя на это место. — Свортвут засмеялся. — О, вся эта ситуация очень веселила полковника. Ты ведь знаешь, то, что шокировало многих, его только забавляло. «Почему бы Мэтти не позаботиться о юном Чарли? — сказал мне полковник. — В конце концов, он же его старший брат».

Я как вкопанный остановился у поворота лестницы.

— Что ты сказал?

Свортвут с трудом удерживал равновесие — его громадная фигура покачивалась в сгущающихся сумерках.

— Извини, Чарли. Я думал, ты знаешь.

— Я ничего не знал.