Ведь это ваш последний вечер в Берлине, – прибавил он, указывая им дорогу в зал.
Сидя за столом, Ирэн невольно сравнивала их между собой. Крупный, цветущий Ганс ничем не отличался от большинства здоровых жизнерадостных мужчин; рядом с ним Жан, худой, подвижный, с быстрыми движениями, казался интересным. Он катал хлебные шарики, внимательно слушая болтовню Бекмана на ломаном французском языке. К удивлению Ирэн, он вдруг свободно заговорил по-немецки. Ганс поздравил его с успехом. Разговор коснулся автомобиля, который заказал Жан.
– Я сам буду править, – сказал Жан. – Конечно, перед концертами придется отказаться от этого удовольствия, чтобы не сбить руку, зато потом – фью…
Он изобразил, как будто держит руками невидимый руль.
– Чертовски смело, – проговорил Ганс.
Жан покраснел от удовольствия. Он вызывающе посмотрел на Ирэн.
– Ты совсем как Питер Пэн, никогда не будешь взрослым.
– Видите, через шесть месяцев после свадьбы жена уже начинает меня высмеивать.
Жан сделался вдруг серьезным.
– Такова уже наша судьба, – невозмутимо сказал Ганс. – Ничего, привыкнете.
Жан ему теперь определенно нравился. Такой веселый малый, красивый и, наверно, зашибает много денег.
Деньги вообще имеют неотразимую привлекательную силу. Мы готовы простить людям все их недостатки, если они богаты.
После обеда они отправились в мюзик-холл. На эстраде танцевала и пела хорошенькая актриса – нечто среднее между француженкой и немкой. Двусмысленные слова чередовались с вызывающими позами. Ирэн сидела между Гансом и Жаном. Она взяла Жана за руку. Он легко высвободил руку и закурил папиросу.
После спектакля Ганс довез их до дому. У них испортилось электричество и не горел свет. Ирэн знала, что Жан стоит рядом с ней, хотя и не могла его видеть. Она дотронулась до его руки. В нем чувствовалось сопротивление. Взяв его руку, она поднесла ее к губам. Глухо вскрикнув, он схватил ее в объятия.
– Почему ты так обращалась со мной? Ты мучаешь меня своей проклятой холодностью, запираешь двери на ключ перед моим носом!
Он продолжал крепко сжимать ее, откинув голову, чтобы она не могла его поцеловать.
– Ты думала, я прибегу к тебе по первому зову? Три дня ты держала меня в черном теле, а теперь хочешь быть милостивой. Я ползал у твоих ног.
Он иронически усмехнулся.
– Так уходи, если хочешь быть свободным, – сказала Ирэн, выпуская его.
– Будь я проклят, если хочу, – страстно воскликнул Жан, зажимая ей рот бешеным поцелуем.
– Жан, Жан, – шептала Ирэн.
Комната вдруг залилась ярким светом. Первую минуту они безмолвно смотрели друг на друга счастливым взглядом.
– Свет мог бы и не зажигаться, – наконец, проговорил Жан. – Теперь посмотри мне хорошенько в глаза и скажи: «Я тебя люблю».
– Я тебя люблю больше жизни, – как эхо повторила Ирэн.
ГЛАВА XXXVII
За два дня до Рождества они вернулись домой. Весь замок горел огнями. Колонны в зале были убраны гирляндами из живых цветов. Старый Иоахим так усердствовал, что дяде Габриэлю пришлось сдерживать его рвение. Карл ожидал их на ступеньках лестницы, сгорая от нетерпения. За ним, вытянувшись в две шеренги, стояла прислуга замка. Анжель скромно приютилась около средневекового рыцаря в латах, украшавшего вестибюль.
– Едут, едут! – закричал Карл. – Я слышу рожок!
Шофер действительно давал гудок всю дорогу от ворот парка.
В одну минуту Ирэн очутилась на широких ступеньках лестницы и сжала Карла в своих объятиях. Затем, взяв его за руку, прошла с ним мимо ожидавших ее слуг, находя ласковое слово для каждого. |