Граждане Вокса гибли тысячами, Сеть давала сбои, и я воспользовался этими жуткими обстоятельствами. При помощи бездействовавших процессоров я взломал сигнальные протоколы машин-убийц, соединил их и сигнальные механизмы с глубокими циклами обратной связи «Корифея» — и добился необходимого мне контроля.

По мере зачистки Вокса от последних следов человеческой жизни «Корифей» превращался в хор из одного солиста. И этим солистом — то есть Корифеем, стал я.

После декодирования процедурной логики дизассемблеров появилась возможность передавать им ложные сигналы распознавания. Уничтожение Вокс-Кора было остановлено. При помощи команд я умудрился усыпить машины. Дезорганизованные и утратившие свою сплоченность они стали осыпаться с неба, как пыль.

Но людей это уже не спасло — было слишком поздно. Не повезло и верхним уровням Вокс-Кора: от них остался только уродливый голый скелет. Мне удалось заново герметизировать внутренние части города и устранить небольшие повреждения двигательных установок, применив для этого роботов и послушную моей воле свору разрушителей. Я позволил дизассемблерам убрать все человеческие останки, доесть все недоеденное.

Когда я снова зажег в городе свет, его коридоры, ярусы и платформы были так пусты, словно никогда и не были населены. Система циркуляции воздуха полностью очистила город от пыли.

Но оказалось, что этим не исчерпываются мои возможности.

Дожидаясь возвращения Турка и Эллисон, — а я надеялся, что они вернутся, — я приступил к изучению густонаселенного промежутка между «Корифеем» и гипотетиками. Вскоре я получил доступ к системам, превышавшим масштабами саму Землю. Все устройства гипотетиков были связаны друг с другом и образовывали сложную иерархию: от малюток-дизассемблеров до стай машин-архиваторов на орбитах за Луной, машин, добывающих энергию на гелиосфере Солнца, преобразователей сигналов на периферии Солнечной системы, агрегатов у ближних звезд. Все это я постиг и подчинил своему влиянию.

Я сконструировал фильтры для сжатия информационного потока в удобочитаемые пакеты, для измельчения тайн гипотетиков с целью их последующего осмысления. Занимаясь всем этим, я чувствовал, как расту сам.

Собственное мое тело стало казаться мне лишним, и я даже подумывал, не позволить ли ему умереть. Но решил, что оно мне еще пригодится для контакта с Турком и Эллисон, когда (и если) они вернутся. Им будет нелегко принять то, что они здесь найдут, а мне будет так же нелегко объяснить им свои дальнейшие планы.

За свою эволюцию протяженностью в много миллиардов лет гипотетики научились использовать в своих интересах способность, которой сами не обладали и не могли обладать: способность созидать.

Иначе говоря, волевую деятельность для достижения сознательных целей. Таковая развивалась в галактике нечасто, в основном, в высших экосистемах биологически активных планет, обращающихся вокруг гостеприимных звезд. Виды, способные на созидание, редко сохранялись дольше, чем требовалось для истощения ресурсов их планетных экосистем. В межзвездном масштабе времени они были нестойким, эфемерным явлением.

Но вид именно такого типа создал самовоспроизводящиеся машины, ставшие предтечами гипотетиков. Эти цветы органического разума были чрезвычайно полезны: они генерировали полезную информацию, концентрировали на своих развалинах ценные ресурсы, часто запускали новые волны репликаторов, которые можно было накапливать или абсорбировать в более крупные сети.